– Седьмого ноября, разве нет?
– Ах, вот ты о чем! – Поняла Лиза. – Так седьмое ноября, это по новому стилю. Но революция-то Октябрьская! Великая Октябрьская Революция!
– Точно! – обрадовалась Мария. – Великая и октябрьская. Смешно! Октябрьская революция в ноябре!
Около дверей кафе выстроилась небольшая очередь, но распорядитель на входе, частично выполнявший функции метрдотеля, а частично – вышибалы, сказал, что это максимум минут на двадцать, и женщины решили обождать. Отошли на пару шагов в сторону, но недалеко, чтобы не потерять свою очередь, закурили и продолжили разговор о пустяках, откладывая главный разговор «на потом».
– Что за памятник? – спросила Мария, кивнув на группу бронзовых мужчин, стоявших «в вольных позах» на низком гранитном постаменте прямо посередине площади.
– Это площадь Восстания, так? – спросила Лиза, пыхнув папиросой.
– Так, – подтвердила Мария.
– Ну, вот! Отсюда и памятник вождям ВРК.
– ВРК – это что? – тут же поинтересовалась Мария.
– Военно-революционных комитет, – покачав головой, ответила Лиза. – Дремучие вы там все, в своем капиталистическом завтра.
– Ну, не всем же дано, – меланхолически улыбнулась Мария. – Ты, может быть, их и по именам знаешь?
– Знаю, – кивнула Лиза. – В школе учили. Антонов-Овсеенко, Подвойский и Садовский от большевиков и два левых эсера – Лазимир и Сухарьков.
– А где же Сталин? – подняла бровь Мария.
– А он-то тут причем? – удивилась Лиза. – Это же руководители переворота, а не члены ЦК или вожди Петросовета. Вон тут и Троцкого нет, и Ленина, и Каменева с Дзержинским. Никого из руководства ВКПб. Но, если тебе так уж приспичило, то вот мы стоим на углу проспекта 25-го октября и улицы Рыкова, а там дальше, между Рыкова и Литейным, как раз улица Предсовнаркома Джугашвили.
– Затейливо, – покачала головой Мария. – Так сразу и не переваришь...
– Да, что, не так-то? – вскинулась Лиза.
– Все не так, – вздохнула Мария. – Но думаю, экскурс в историю моего и твоего мира мы отложим на потом.
И в самом деле, было бы наивно думать, что мир строителей коммунизма и мир победившего капитализма, – как бы ни были они похожи в тех или иных своих проявлениях, – совпадут во всех без исключения подробностях. Одно то, что Советский Союз Лизы Берг успешно пережил системный кризис социализма, в то время, как СССР Марии Бессоновой приказал долго жить, говорило о фундаментальной разнице между этими двумя мирами. Лиза поняла это сейчас со всей очевидностью и не без оснований предположила, что внешнее сходство отнюдь не означает тождества двух явлений, предметов или людей. В конце концов, и нынешняя Лиза Браге была лишь похожа на прежнюю, но ею, на самом деле, не являлась.
Поход в кафе оказался хорошей идеей. Посидели, выпили по паре чашек вполне приличного кофе, поели мороженого – ассортимент, правда, ограничивался земляничным, сливочным и шоколадным, – накатили по сто пятьдесят граммов армянского «Ахтамара» КэЭс, поговорили по душам. И вот, кажется, не первый день знакомы и успели уже вдоволь «наприключаться» вместе в разных экзотических местах, а все равно такого откровенного разговора у них еще не было. Трудно сказать, отчего именно теперь, но Лиза вдруг поняла, что может, наконец, рассказать кому-то о том, кто она такая на самом деле и что с ней приключилось во время того давнего уже – как-никак три года прошло – неудачного научного эксперимента. Никому никогда не рассказывала, а перед Марией открылась и даже, что странно, почувствовала от этого своего рода облегчение. Словно гора с плеч и камень с души. Но и Мария не подкачала. Выбор Лизы оказался безупречным. Ее визави умела слушать. И сопереживать, как выяснилось, умела тоже. Умная и опытная, она по достоинству оценила рассказ Лизы и ее откровенность. Где-то посочувствовала, сопереживая, а где-то и позавидовала, – что не грех, – но и то, и другое сделала тактично, можно сказать, элегантно, с естественностью дыхания и без «второго дна».