Госпожа де Шамбле. Любовное приключение. Роман Виолетты

"Мы откроем занавески, — успокоил я ее, — и молнии заменят нам лампу".

"Нет уж, — возразила она, — пусть уж лучше будет темно, чем подобный свет".

Ужасная качка, беспрерывные раскаты грома, раздававшиеся один за другим крики: "Burrasca! Scirocco! Мае-strale![23]", служившие как бы предупреждением об опасности, которой надо противостоять, и одновременно ободрением для матросов, — все это нарастало и становилось все более и более беспокойным.

Мария уже машинально повторяла свой вопрос:

"Non с’ё pericolo, capitano?"

Тем временем лампа, потрескивая, бросала последние отблески света.

Неожиданно крики "Burrasca! Burrasca!" повторились. Молния сверкнула так, будто попала прямо в наше суденышко, а огромная волна приподняла его, ударив прямо в борт.

Мария потеряла равновесие и, как ни старалась, не смогла удержаться на матрасе. Соскользнув на покатый пол, наклонившийся, словно крыша, она очутилась в моих объятиях.

Лампа погасла.

"Questa volta, с’ё pericolo[24]", — сказал я ей, смеясь.

И правда, опасность была велика, изменилась только ее природа.

"Ах! — вздохнула Мария, когда опасность была позади. — Кто бы только мог предположить, что в подобную минуту вы сохраните присутствие духа".

Гроза не утихала всю ночь. Блаженная гроза! Она не подозревала, что среди тех, для кого она была смертельной опасностью, был мужчина, навсегда сохранивший ей признательность.

Утром море стало успокаиваться. Я занял место Фердинана на носовой части корабля и с улыбкой смотрел на вздымавшие нас водяные громады и эти впадины, которые, казалось, хотели нас поглотить. Я дышал полной грудью как молодой, сильный и счастливый мужчина.

Неожиданно меня коснулась чья-то рука и затем оперлась на мою.

Осторожно повернув голову, я увидел нежное и утомленное лицо Марии.

"II pericolo ё sparito[25]", — сказал я ей, смеясь.

"Прекратите, — ответила она, — и поговорим серьезно".

"Как серьезно?"

"Ну да, очень серьезно".

"А как там Фердинан?"

"Он промучился всю ночь и теперь спит весь промокший".

"Вот что значит иметь морскую болезнь", — заметил я.

"Не смейтесь, вы заставляете сострадать ему".

"Неужели?"

"Конечно, бедный малый!"

"Его можно только пожалеть!"

"Вы не представляете, как он меня любит!"

"Ну, так что же? Кто же может ему рассказать о том, что случилось?"

"Я".

"Как это вы?"

"Да, я. Неужели вы думаете, что я смогу выйти замуж за Фердинана, после того что произошло между нами?"

"Черт возьми! Неужели это так серьезно?"

"Да, сударь, это очень серьезно".

"Ну хорошо — это было случайностью".

"В том-то все и дело, что нет".

"Объяснитесь".

"Это не было случайностью".

"Ну вот!"

"Послушайте, когда я вас вновь увидела…"

"И что же?"

"Так вот, я почувствовала сердцем, что наступит день, когда я буду принадлежать вам".

"Правда?"

"Честное слово! Это было дело времени и обстоятельств".

"Так что нынешней ночью…"

"… когда вы протянули мне руку…"

"… вы поняли, что время настало и обстоятельства не терпят отлагательства".

"Если вы смеетесь, я не только не доскажу вам остального, но и до конца своей жизни не заговорю с вами".

"Сохрани меня Боже от подобного наказания! Смотрите, я больше не смеюсь".

Не знаю, какое выражение приняли мои глаза, но, без сомнения, по ним можно было прочитать мои мысли.

"Вы любите меня хоть немного?" — спросила она.

"Я вас просто обожаю".

"Повторите, чтобы успокоить меня".

"А вы закончите то, что начали говорить. Ведь вы прекрасно видите, что я больше не смеюсь".

"Так вот, я вам говорила, что этой ночью не слишком крепко держалась за свой матрас, как следовало бы. И в том, что произошло со мной, вины качки гораздо меньше, чем вы можете предположить".

"О! — воскликнул я. — Какое же вы восхитительное создание — я это предчувствовал еще в Париже".

"Да, — отозвалась она вполне серьезно, — однако, восхитительное оно или нет, это создание — честная женщина. Между мной и Фердинаном было условлено, что мы не будем задавать друг другу вопросов о нашем прошлом. Но сегодняшняя ночная гроза — это настоящее. Я нарушила слово, и это замужество не может состояться.

"Признайтесь, что вы не были раздосадованы, найдя для этого повод".

"А вы были бы раздосадованы, проведя со мной целый месяц в одном из красивейших мест на свете?"

"Нет, ведь этот месяц был бы, возможно, самым счастливым в моей жизни".

"И это то, что вас ожидает, когда мы прибудем в Палермо".

"Кстати, мы направляемся в Мессину, а не в Палермо".

"Почему?"

"Потому что ветер гонит нас в Мессину, а не в Палермо, и капитан сейчас сказал мне, что если мы возьмем курс на Мессину, то будем там завтра вечером, тогда как если будем упорствовать, двигаясь в Палермо, то одному Богу известно, когда мы туда попадем".

"Согласна, поедем в Мессину, мне все равно. Остаток пути я проделаю по суше. Вот что вы должны сделать, когда мы прибудем в Мессину…"

"Приказывайте, я буква в букву все выполню".

"Вы нас покинете, Фердинана и меня, и продолжите ваше путешествие; как только вы уедете, я расскажу ему все".

Я сделал непроизвольное движение.

"О, успокойтесь, — сказала она. — Я буду с ним такой же откровенной, как была с вами, и первым же пароходом он вернется в Неаполь".