Госпожа де Шамбле. Любовное приключение. Роман Виолетты

— Неужели я первый мужчина, который вас целует?

— Так, как вы, да. Отец часто целовал меня, но это было совсем по-другому.

— В таком случае, вы девственница?

— Девственница? Что это означает?

В ее интонации не было ни тени притворства.

Я преисполнился жалости или, скорее, почтения к невинной девочке, столь безоглядно доверившейся мне. Было бы преступно похищать украдкой, точно вору, бесценное сокровище природы, которым она, сама того не ведая, владела и которое, единожды отданное, утрачиваешь навсегда.

— А теперь, дитя мое, давайте спокойно все обсудим, — сказал я и выпустил ее из своих рук.

— Ведь вы не отошлете меня обратно?

— Не волнуйся, я так рад, что обрел тебя.

И, собравшись с мыслями, я продолжил:

— Послушай, поступим вот как — зайдем за твоей одеждой.

— Очень хорошо. И куда я отправлюсь?

— Отныне это уже моя забота. А сейчас поднимемся вдвоем в твою комнату.

— А как же господин Берюше?

— Скорее всего его там нет. Уже отзвонило три часа ночи.

— А что мы будем делать у меня в комнате?

— Возьмем твои веши.

— А потом?

— У меня в городе есть еще одна квартира; я отвезу тебя туда с вещами, и там ты под мою диктовку напишешь письмо господину Берюше. Согласна?

— Ах, да, я сделаю все, чего ты захочешь!

Восхитительная доверчивость юности и целомудрия!

Стоило только попросить — и прелестная девочка тотчас исполнила бы любое мое желание.

Мы поднялись в комнату, лишенную засова, собрали скромные пожитки Виолетты: их оказалось так немного, что они легко уместились в одной дорожной сумке. Виолетта оделась, и мы спустились к воротам. Не найдя фиакра, мы, рука об руку, весело и непринужденно, как два школьника, зашагали на улицу Сент-Огюстен — месторасположение очаровательной квартирки, куда я хаживал в те дни или, вернее, в те ночи, когда предавался распутству.

Час спустя я вернулся домой, так и не продвинув ни на шаг свой роман с Виолеттой.

II

Моя наемная квартира на улице Сент-Огюстен представляла собой не просто меблированную комнату в гостинице, отнюдь нет — обстановка была подобрана мною лично согласно ее назначению и изяществом своим способна была удовлетворить запросы самой взыскательной возлюбленной.

Стены и потолок были обиты алым бархатом; портьеры на окнах, полог кровати и обивка кровати были из бархата того же тона, оттененные витыми шнурами и лентами из атласа тускло-золотого цвета.

У изголовья постели находилось зеркало; точно напротив, между двумя окнами, — другое: так достигалось многократное повторение того, что в них отражалось.

Подобное же зеркало, установленное на камине, было украшено в стиле Прадье — великолепного скульптора, который умел придать чувственность даже статуе самой добродетели.

Задрапированная алым бархатом дверь вела в туалетную комнату. Освещенная сверху и обитая кретоном, она отапливалась камином из спальни и была снабжена прелестными английскими умывальными чашами, главным украшением которых служила прозрачная поверхность воды.

Ванна была скрыта в канапе; рядом лежала огромная черная медвежья шкура, и ступавшие на нее маленькие ножки казались еще белее.

На той же лестничной площадке находилась комната хорошенькой горничной, в чьи обязанности входило прибираться в квартире, а также заботиться о появляющихся там дамах.

Горничной через дверь давалось указание готовить ванну в туалетной комнате так, чтобы не будить особу, находящуюся в спальне.

Мы вошли в темноте, и я зажег лишь ночник из розового богемского стекла. Я отвернулся, чтобы девочка могла улечься без стеснения, хотя в простодушии своем она несомненно проделала бы это и передо мной. Наконец я поцеловал ее в глаза, пожелал спокойной ночи и вернулся к себе.

Несмотря на недавние переживания, Виолетта безмятежно, как кошечка, раскинулась на кровати и, зевнув, пожелала мне доброй ночи; уверен, что на новом месте она без труда уснула еще до того, как я спустился по лестнице.

Со мной все обстояло иначе. Меня мучила бессонница: вспоминались грудь, задетая моей рукой, рот, прижавшийся к моим губам, приоткрытая сорочка, сквозь которую так далеко проник мой пытливый взор, и невольный трепет пробегал по моему телу.

Уверен, читатель-мужчина догадается, что остановило меня в начале пути, и не потребует разъяснений.

Читательницы же, более любопытные или менее сведущие в некоторых статьях нашего кодекса, безусловно поинтересуются, почему я не продвинулся дальше.

Спешу оговориться: причина вовсе не в отсутствии влечения к девочке. Просто Виолетте, если помните, едва исполнилось пятнадцать лет, она была так наивна, что представлялось истинным преступлением лишить ее целомудрия, не объяснив ей, что она отдает. К тому же — да позволят мне заметить о себе самом, — я из тех натур, которым нравится смаковать все тонкости любви и все изыски сладострастия. Невинность — цветок особенный, его следует как можно дольше выдерживать на стебельке, обрывая лепесток за лепестком.