После отъезда князя Татева в Самборе началась опять прежняя весёлая жизнь — с той только разницей, что ежели общество было не так многолюдно, как в прошлом году, зато оно было отборнее. Ближние и дальние родственники Мнишка видели, что счастье оборачивается в его сторону, и съезжались, чтобы поздравлять его, льстить ему, есть его вкусные обеды и пить столетнее венгерское вино. Пан Бучинский даже помолодел: для его сына кончились военные тревоги, и наступила золотая пора гражданской деятельности. Известия, одни приятнее других, очень часто теперь приходили в Самбор. Сначала царевич писал из Орла, потом из Тулы. Из писем видно было, что наследник Бориса, Феодор, несчастным образом кончил жизнь. Черниковский уведомлял ксёндза Помаского, каким образом отделались от молодого царя Феодора. Двадцатого июня отправлен был из Москвы особенный гонец с извещением, что сего числа благополучно совершён уже не царевичем, а царём Димитрием въезд в столичный город Москву. Ксёндз Савицкий описывал ксёндзу Помаскому, как Димитрий, увидев Кремль, снял шапку, перекрестился и громко воскликнул: «Господи Боже! Благодарю Тебя! Ты сохранил мне жизнь и сподобил увидеть град отцов моих и мой народ возлюбленный!». По щекам его текли слёзы. Весь народ с ним плакал. Колокольный звон со всех церквей раздавался оглушительный. Одно только вышло не совсем удачно: возле Кремля, на площади, называемой лобным местом, собралось бесчисленное множество московского духовенства с хоругвями, с образами и с крестами. Раздалось церковное пение... «Но на беду наш Запорский, человек усердный не по разуму, велел нашим музыкантам играть. Я сам видел, какие гримасы по этому поводу делали московские люди: эти дикари не привыкли смешивать духовную музыку с военной».
От 18 июля уведомляли, что в Москву приехала царица-инокиня Марфа, мать Димитрия. Царь выехал встречать её за город, и вся Москва повалила за ним. Царица-мать ехала в карете. Димитрий подъехал к ней верхом. Карета остановилась. Царь соскочил с лошади и бросился к карете. Марфа открыла полу занавеса, закрывавшего бок кареты; сын бросился в её объятия; оба зарыдали и крепко обнялись. Так они пробыли с четверть часа перед множеством народа. Потом карета двинулась, но царь не сел на лошадь, а шёл пешком подле кареты несколько вёрст... «Боже, Боже наш! — восклицали москвичи. — Как дивно и неизречённо Господь Бог устрояет судьбу человеческую!» Редкий не плакал от умиления, и никто уже не сомневался в том, что Димитрий — истинный царевич.
От 30 июля уведомляли о торжественном венчании Димитрия на царство. Иезуиты особенно подробно описывали, как по окончании обряда царь, окружённый боярами, по устланному пути ходил в Архангельский собор и поклонялся там гробам отцов и праотцев своих.
В конце августа получили в Самборе уведомление от Черниковского и Савицкого, что наконец, после многих колебаний со стороны царя, глубоко преданного католичеству, но не желавшего раздражать своих бояр, они устроили алтарь в одной из запасных зал в Кремле и совершили там первое от Создания мира римско-католическое в Москве богослужение. Патеры усердно поздравляли с этим событием всех своих единоверцев, пророчили близкое торжество латинства в Московском государстве, «для чего не достаёт только, — прибавляли они, — царицы-католички». Извещали в то же время, что уже делаются приготовления для отправления посольства в Самбор за наречённой невестой царя, чтобы везти её в Москву.
Самбор был необыкновенно оживлён. Воевода принимал много гостей, но нередко уезжал к королю в Краков. Он чувствовал, что крупная азартная игра, которую года за полтора перед тем он затеял, обещает скорый выигрыш: его земляки понимали, что он в скором времени сделается тестем московского царя, и число приверженцев его партии быстро возрастало. Он приготовил, между прочим, особый церемониал для обручения своей дочери, когда приедет заранее возвещённый для этой цели посол; король обещал принять в церемонии участие. Поэтому в середине октября, когда из Львова прискакал в Самбор пан Пшепендовский, экстренный гонец воеводы, возвестить, что посол московского царя остановился во Львове на днёвку и через три дня будет в Самборе, воевода с дочерью и со всем семейством сел в приготовленные экипажи и уехал в Краков. Только пан Бучинский получил приказание как можно пышнее принять посла, поместить его в покоях, которые занимал в прошедшем году царевич, угостить получше и с почётом проводить в дальнейший путь — по направлению к королевской резиденции.