Государево царство

Маршалок двора был известный мастер устраивать встречи, и царский посланник, дьяк Афанасий Власьев, не мог не остаться доволен. Многочисленная свита его за ужином перепилась, но к утру, когда посланник собрался ехать в православный храм, почти все были готовы сопровождать его. Поезд был блистательный. Послу подали парадную карету воеводы... и никогда ещё перед бедной, хотя и основательно подновлённой, церковью местечка Самбор не останавливались такие важные и нарядные богомольцы. Вслед за послом торжественной поступью вошли в церковь почти сорок московских дворян и человек пятьдесят их прислуги. Богослужение было торжественное. Отец Герасим с пламенным усердием молился за царя всея Руси Димитрия Иоанновича и с умилением смотрел на молитву своих случайных прихожан. После обедни посланник передал священнику богатый царский вклад в церковь и пригласил его к себе обедать.

— Попотчую, чем Бог послал, — говорил он с важностью. — Вчера на ночь накормили меня какой-то польской дрянью, а ныне я велел своим поварам приготовить наш обед — по-московски... А этот молодец, сынишко твой, что ли? Весь в тебя! И ростом такой, и брови так же насупил. Пусть и он придёт, потрапезует с моими дворянами — на людей поглядит...

Обед по тогдашнему московскому обычаю продолжался часа три. Отец Герасим и сын его Яков, далеко не избалованные роскошным столом, с удовольствием вкушали жирный без соли обед, к концу которого половина обедавших была навеселе, а некоторые — так совсем пьяны. Посол заметил, что отец Герасим очень мало пьёт. Поэтому он велел налить вина в большую серебряную кружку, подал ему и пригласил выпить.

— Благодарю почтенного посла! — ответил со спокойным достоинством отец Герасим. — У меня положено никогда не пить более одной рюмки, и я уже выпил свою меру за здравие государя.

— Ну полно, батька! Пей, когда велят!..

— Ещё раз благодарю почтеннейшего посла! — отказался священник и, привстав с места, поклонился.

— Уж как я не люблю этого, когда со мной спорят! Пей, говорят тебе, не то худо будет!..

— Я не могу больше пить, и больше пить не буду!

— Эй, человек! — вскричал раздосадованный посол. — Вылей попу эту кружку на голову!.. Что, будешь пить?

Священник с удивлением взглянул на посла и, приняв эту грубую выходку за неудачную шутку, опять выпить отказался.

— Не хочешь? Ну так вольному воля... Человек! Делай, что велено!..

Тотчас проворный слуга схватил кружку и опрокинул её над головой отца Герасима. Вино хлынуло широкой струёй и потекло по седым волосам священника. В то же мгновение поповский сын, с остроконечным столовым ножом в руке, в два прыжка очутился возле отца, с силою бешенства оттолкнул слугу, взял отца за руку и потащил его к дверям.

— Стой! Держи его! Лови! — закричал посол.

Несколько дворян и слуг бросились к поповичу, но принуждены были расступиться перед взмахами его ножа. Яков с отцом благополучно выбрались на парадный двор, миновали костёл, молча и быстро прошли по площади и вошли к себе, не повстречавшись с попадьёй. Она в это время где-то в кладовой занималась солением на зиму грибов.

Молча снял отец Герасим намоченную одежду, молча надел ветхий подрясник и, подойдя к сыну, угрюмо смотревшему в окно, слегка тронул его за плечо.

— Ну что, Яша? — сказал отец, стараясь взять шутливый тон. — Попали мы с тобой в передрягу! И правду говорит псалмопевец: «Блажен муж, иже не иде в совет нечестивых...» Да полно, сынок! Не хмурься! Это было для нас полезным указанием...

Яков снял со своего плеча отцовскую руку и нежно поцеловал её.

— Да, указание полезное и страшное, — молвил он печально. — Мы едва унесли ноги. В этом ли, по-твоему, заключается указание?

— Я думал несколько иначе! — ответил священник. — Мы давно знаем, давно слыхали, что в Московском государстве нравы суровые, почти дикие. Мы увидели подтверждение этому. Мы убедились, что в московской земле образованные люди крайне нужны, что этой стране пора проснуться, и слава тому, кто первый решится отдать свои силы на борьбу с тьмой, с варварством, с невежеством, с дикостью...

В это время вошла попадья и стала с великим участием расспрашивать и о посольстве, и об обеде, и сколько народу было за столом, и отчего такой большой обоз со всякой кладью тянется за посольством.

— Я насчитала двести четыре воза. Неужели это все подарки!

— Да, это все подарки, — ответил сын.

— Да что же с вами сделалось? — спросила попадья. — Каждое слово приходится вопросом вытягивать, точно как будто не солоно хлебали или как будто на похоронах были, а не на пиру...

— От похорон недалеко было! — горько улыбнулся отец Герасим, вспомнив, как опасно сверкал нож в руке его сына.

— Господи, какое мучение! Да говорите же, что такое было?

— Не торопись, женщина! Всё узнаешь. Разве от тебя, верного товарища моего, было что-нибудь скрыто?

— Подожди, отец, я расскажу! Тебе труднее будет говорить, — сказал Яков. — Ты был так жестоко оскорблён...

Отец Герасим поглядел на него с кротким упрёком и сказал: