Государство

В то же время либеральная идеология поощряет претензии на то, что некоторые правила равенства все равно лучше (более справедливы или более эффективно ведут к другим неоспоримым ценностям), чем другие, предпочитая распределения, в которых большинству отдается предпочтение перед меньшинством. Если держаться за это утверждение (хотя, как я пытался показать на с. 196–241, для этого нет достаточных оснований), оно является санкцией на такие перераспределительные меры, которые соответствуют демократическому критерию: они привлекают больше голосов людей, движимых личными интересами, чем отталкивают. Следует еще раз повторить, что перераспределение, отвечающее двуликой цели благоприятствовать многим и добиться избрания его инициатора, не обязательно является «эгалитаристским» в обычном смысле слова. Если начинать с исходного распределения, крайне далекого от равенства вида «каждому человеку — равную оплату», такое перераспределение будет шагом по направлению к последнему; если начинать с распределения, в котором подобное правило уже выполняется, перераспределение данного типа будет шагом в направлении от него и к некоторому другому типу равенства.

Подведем итог данного раздела. Анализ аргумента о том, что любовь к симметрии, присущая человеческой природе, эквивалентна любви к равенству как таковому, должен был помочь нам сконцентрировать внимание на многомерном характере равенства. Равенство по одному параметру обычно приводит к неравенству по другим. Любовь к симметрии оставляет неопределенным предпочтение, отдаваемое одному типу симметрии перед другим, одному виду равенства перед другим. Таким образом, «один человек — один голос» — это один вид равенства, «равная компетентность — равный голос» — другой. Они не являются взаимоисключающими только в предельном случае, где предполагается, что у всех людей одна и та же (т. е. одинаковая) компетентность.

Аналогично, правила «один человек — одна сумма налога» или «с каждого поровну» (т. е. подушевой налог), «с каждого по его доходам» (т. е. подоходный налог с фиксированной ставкой) и «с каждого по способности платить» (т. е. прогрессивный подоходный налог с некоторой предполагаемой пропорциональностью между налогом и средствами, остающимися у налогоплательщика сверх его «потребностей»), вообще говоря, являются альтернативами. Эти три правила совместимы только в предельном случае, где у всех доходы и потребности равны.

Нет никакого разумного смысла, в котором один из двух альтернативных видов равенства является более равным

или большим, чем другой. Поскольку они несоизмеримы (т. е. нельзя сделать так, чтобы они давали алгебраическую сумму), вычитание меньшего равенства из большего, чтобы посмотреть на некое остаточное равенство, — это просто абракадабра. Следовательно, нельзя утверждать, что изменение политики, которое приводит к воцарению одного равенства путем нарушения другого, в конечном счете привносит больше равенства в устройство общества.

Однако предпочтение одного вида равенства другому и защита его на том основании, что

de gustibus поп disputandum[200] (это не то же самое, что выносить этические суждения об их относительной справедливости), вполне осмысленны, как и распространение собственных предпочтений на предпочтения большинства на том основании, что этого требует соблюдение демократии. На практике люди говорят о том, что социальное и политическое устройство является (да или нет, более или менее) эгалитарным, и хотя не всегда вполне очевидно, что они имеют в виду, можно предположить, что чаще всего они неявно пользуются именно этим демократическим критерием. Ничто из сказанного, однако, никоим образом не подтверждает тезис (к которому в конечном счете сводится аргумент о «любви к симметрии») о том, что то, за что будет голосовать большинство, оказывается также более ценным в моральном отношении или более точно соответствует общему благу.

Зависть

Немногие дарования являются делимыми и передаваемыми, и немногие из них поддаются выравниванию.

Никакие усилия по повышению серости в обществе не сделают его достаточно серым, чтобы избавиться от зависти.