Когда миновал полдень, до Лебомбо оставалось не больше двух миль. Они принадлежат к обычному типу гор, какой встречается на каждом шагу от Наталя до Замбези: кручи, множество навесов при изобилии ущелий и расселин. Что меня поразило, так это отсутствие рек. Земля иссушенная, как на равнине, вся в алоэ, кактусах и терновнике, без малейших признаков воды. Однако с точки зрения целей экспедиции ландшафт выглядел многообещающе. Он отливал неприятной металлической зеленью, как бывает в местах залегания меди; этим неживым тоном было подцвечено чуть ли не все, вплоть до пары голубей, которых я подстрелил на обед.
Повернув на восток, мы стали огибать подножие горы и вскоре увидели любопытное зрелище. Перед нами был скальный выступ, соединенный с основным массивом горы узким перешейком. Площадь верхушки составляла, по моей прикидке, около квадратной мили; «полуостров» глубоко вдавался в гору: с двух сторон его ограничивали ущелья, где рос высокий лес. Кроме того, мы набрели на склоны, сплошь покрытые травяным ковром с вкраплениями кустов мимозы и буркеи. Это значило, что где-то рядом вода: в жизни не встречал подокарпа и окотею пузырчатую вдали от рек. Здесь нам предстояло заночевать, и, когда мы обогнули выступ и глянули вниз на зеленую чашу, мне подумалось, что едва ли можно сыскать более пригодное для обитания место. После жары и пыли, тоскливой серо-коричневой гаммы вельда вид свежей зеленой растительности всегда меня опьянял. На дне ложбины располагался довольно большой крааль, по склонам паслось множество коз и длинноногих кафрских овец. Дети гнали на дойку коров, от костров поднимался ароматный дым, в воздухе, как бывает в вечернюю пору, стоял веселый гул. Я искал глазами реку, но ничего не обнаружил: в чашеобразной ложбине было вроде бы так же сухо, как среди суссекских холмов. Не заметил я и признаков орошения, хотя видел небольшие поля маиса и сорго. Но не могло же все это обходиться без воды! И, выбрав место для лагеря у оливковой рощи, я взял с собой Эндрю и одного из боев и отправился на разведку.
Судя по всему, многие из обитателей крааля впервые в жизни видели белого человека: наше появление произвело большой переполох. Я обратил внимание, что среди туземцев очень мало молодых мужчин, но на удивление много старых женщин. Едва завидев нас, они бросились врассыпную, и, прежде чем вступить в беседу, нам пришлось полчаса терпеливо курить под закатным солнцем. Но, едва лед тронулся, дело пошло на лад. Народ здесь жил тихий и мирный, правда, уж очень пугливый и робкий, но зато бесхитростный. Наши подарки – латунная и медная проволока и несколько жестянок с мясными консервами – имели оглушительный успех. За смехотворную цену нам продали овцу и в придачу подарили корзинку с зелеными маисовыми початками. Но, когда мы завели речь о воде, произошла заминка.
Вода есть, сказали они, хорошая вода, но только не в озере и не в реке. Ее приносят утром и вечером вот оттуда: они указали на опушку леса у подножия утесов, где, как мне показалось, виднелась крыша большого рондавеля. Они получают воду от своего Отца. Они говорили на языке шангаан и употребили слово, которым обозначают не вождя, а верховного жреца и знахаря.
Я был очень голоден, а потому воздержался от дальнейших расспросов. Вытащив еще кое-какие кафрские ценности, я попросил поднести их в подарок Отцу, выразить ему наше почтение и попросить воды для двоих белых гостей, пяти его соплеменников и дюжины мулов. Туземцы как будто одобрили этот запрос, и несколько человек, выстроившись в цепочку и взяв большие калебасы, потянулись вверх по склону. На обратном пути я, обращаясь к Эндрю, неудачно пошутил насчет того, что нам повезло встретить кафрского Моисея, который умеет иссекать воду из скалы. Парень и так уже весь кипел от раздражения.
– Нам повезло встретить бесстыдного мошенника, который присвоил себе источник воды и нагло доит этих бедняг. Натуральное вымогательство. С удовольствием отходил бы этого типа кнутом.