– Скажи, ты ведь поссорилась с ними не просто из-за пирога, правда?
– Я уже пыталась тебе это объяснить, но ты тогда не хотел слушать.
– Считай, что я передумал. Можешь объяснять.
– Ты ведь слышал речи Доротеи? Ей ты можешь не придавать значения, – она просто глупый попугай, но это – идеология целого круга, которую я не переношу.
– Ты хочешь сказать, что ваша распря носит политический характер?
– Трудно определить, политический или личный. Тут так все сплелось...
– Что значит – личный? Ты пыталась отбить ее мужа?
– Глупости, при чем тут ее муж? Тут замешан совсем другой человек.
– В чем замешан? В тесте?
– Ну хорошо, считай, что я неудачно выразилась: не замешан, а... – Инге запнулась и прикусила губу, – Это совсем из другой жизни, к Доротее это не имеет никакого отношения. Понимаешь, у меня когда-то был друг, он не просто проповедовал эти идеи, он их создавал.
– Он тоже был профессор?
– Ну да, профессор.
– Он был твой друг, но взгляды его тебе не нравились, да?
– Да нет, тогда эти взгляды казались мне откровением.
– Когда это – тогда?
– Давно, когда я еще училась в университете.
– В каком университете? Ты же была стюардессой!
– Ну и что? Разве стюардессам нельзя учиться в университете?
– Можно, конечно, но ты мне об этом не рассказывала.
– Я тебе еще обо многом не рассказывала.
– Может, сейчас расскажешь? Например, когда ты училась – до того, как стала летать, или после?
– Ни то, ни другое, – сказала Инге неопределенно.
– А все-таки, до или после? – Ури начинал сердиться.
Тут Отто вдруг ни с того ни с сего заколотил лапой в рельс, и Инге осеклась на полуслове:
– Это долгая история... – замялась она и наклонилась, чтобы освободить колесо кресла, застрявшее в расселине между камнями, хотя колесо можно было без труда вытащить из расселины, не наклоняясь. Ури так и не понял, чем был вызван взрыв эмоций Отто, – застрявшим колесом или желанием заткнуть Инге рот, потому что, как только Инге замолчала, старик тут же угомонился и стал вертеть головой, выискивая кого-то в бурлящем вокруг людском водовороте. Глядя на его быстро снующие по сторонам глаза, Ури подумал, что мозг Отто работает гораздо лучше, чем его немощное тело, и почувствовал вдруг неожиданный укол жалости к несчастному старику.
Тем временем чье-то лицо привлекло внимание Отто, и он снова заколотил в рельс – на этот раз членораздельно, – он требовал, чтобы Инге привела к нему какого-то Дитера. «Это племянника фрау Штрайх, что ли?» – спросила Инге, передала ручку кресла Ури и побежала вниз по склону холма, чуть покачиваясь на высоких каблуках. На площади она на миг затерялась толпе перед павильоном охотничьего ферайна и вынырнув уже с другой стороны в сопровождении бритоголового парня в черном кожаном костюме со стальными кнопками, которого Ури пару раз видел в «Губертусе».
Парень подошел к Отто, неожиданно стал по стойке «Смирно!» и щелкнул каблуками.
– «Как живешь, Дитер?» – отстучал Отто. К удивлению Ури, Дитер его понял и ответил кратко, по-военному:
– Отлично, господин Губертус!
– «Как поживает твой дед?»
– Дед в прошлом году умер, господин Губертус!
– «Жаль! Он был хороший солдат. Мы с ним когда-то пол-Европы прошагали плечом к плечу.»
– Так точно, господин Губертус!
– «А другой твой дед?»
– Отлично, господин Губертус! Он разводит форель.
– «Я рад. А ты продолжаешь играть в футбол?»
– Так точно, продолжаю, господин Губертус!
– «Ну, желаю тебе удачи. Можешь идти к своим друзьям. Ты ведь тут с друзьями?»
– Так точно, с друзьями, господин Губертус!
Дитер прощально щелкнул каблуками, круто развернулся и зашагал вниз к павильону охотничьего ферайна.
– Надеюсь, ты исполнил свой долг барона, папа? – спросила Инге и покатила кресло к баскетбольной площадке, где уже собралось много народа.
Когда они пошли к сцене по узкому проходу между скамейками, кишащая вокруг толпа смолкла и расступилась, пропуская их вперед. Ури поежился, всей кожей ощущая направленные на него взгляды – иногда просто любопытные, иногда открыто недоброжелательные.
– Чего они на меня уставились? – шепнул он Инге.
– У тебя мания величия: они смотрят не на тебя, а на нас с Отто. Я же тебе сказала, мы – местные феодалы, Шен-герр и Шен-фрау. Мои бабки и прапрабабки освящали луковый пирог каждый год с тех пор, как мой черт-те какой прадед, барон Густав фон Губертус, построил для своих крестьян эту печь.