Готовь завещание летом

– Уверен, что твой?

– Конечно, мой! А то чей же?

– Да поговаривают про покойницу всякое. Вроде бы хахаль у нее какой-то завелся. Никитой зовут.

– Кабы кто был, я бы уж знал! – отрезал депутат.

Но после этой вспышки замолчал, задумался, а потом признался:

– Хотя… Действительно, в последнее время Маргошка что-то печальная сделалась. На здоровье жаловалась. Я приеду – она в постель. Да не так, как обычно, – в бельишке с кружавчиками. А так, словно и знать меня больше не хочет. Но потом я журнальчики у нее увидел для беременных, тест опять же в мусорке валялся, и все мне ясно стало. Залетела моя голубка! Пузатенькая скоро могла ходить.

– И вы с ней разговаривали насчет этого?

– Она аборт сделать хотела. Я ей запретил. Сказал, что с женой разведусь, раз такое дело, а на ней женюсь. Ребенок – это то, о чем я уже лет двадцать как мечтаю. Сколько мы с женой всяких лекарств перепробовали! Даже на ЭКО согласны были. Не получилось. А у Маргошки получилось.

– Но ты уверен, что ребенок твой?

Мазуренко подумал, выпил еще водки и глубокомысленно произнес:

– Мой или не мой… Теперь-то уж какая разница? Маргошки в живых нету. И ребенка тоже нету.

И так Мазуренко это огорчило, что он уронил свою большую голову на сложенные перед собой руки и горько зарыдал. Выглядел он вполне искренним и горько переживал смерть подруги и не рожденного ею ребенка. Похоже, депутат был последним человеком, кто согласился бы причинить Маргарите вред. Да он был готов с нее пылинки сдувать все девять месяцев ее беременности, лишь бы она родила ему здорового малыша, о котором он так страстно мечтал многие годы подряд.

Но тут Мазуренко внезапно поднял на Василия Петровича глаза и произнес:

– Знаешь, как я с Маргошкой своей познакомился? На улице ее подобрал, в прямом смысле этого слова. Ночь, темнота, а она одна бредет, и в руках только чемоданчик маленький. И знаешь, что в том чемоданчике у нее было?

– Нет, – помотал головой Василий Петрович.

– А был там реквизит сценический. Парики и грим. Маргошка у меня не простая девочка, она на сцене театра выступала.

– В вашем городском театре?

– Бери выше! В столице! В самой Москве!

– А тут?

– Нет, – помотал головой депутат. – Тут я ее на сцену не пустил. Ни к чему мне шумиха. Да она и сама не рвалась.

– Почему?

– Разочаровалась она в театре. И в театральных людях тоже. У нее роман в том театре был, неудачный, как я понял. Она мне потом призналась, что если бы меня не встретила, то, наверное, с моста бы в речку с головой сиганула.

– Что так?

– Обидел тот мужчина ее сильно. Изменил ей, да еще гадко поступил, с ее родной сестрой связался. Роднулечка моя! Сколько ей в жизни вынести пришлось!

И, утирая пьяные слезы, Мазуренко продолжил свою речь:

– А я ей квартиру купил, машину, домик за городом на ее имя переписал. Она у меня ни в чем отказу не знала. Ну а в театр теперь предпочитала сама ходить. И кстати говоря, очень хвалила нашу труппу. Говорила, что играют для провинции очень неплохо и слаженно.

– Для провинции? Выходит, сама она из большого города сюда подалась?

– Говорю же, из Москвы.

– А почему сюда?

– Судьба так распорядилась. Когда она в кассу билетную сунулась, то попросила билет на ближайший поезд. Так и приехала. Ко мне… Любимая моя.

И было это уже пять лет назад. С тех пор бывшая столичная актриса совсем забыла про успех, поклонников и вообще про театральные подмостки. Она зажила тихой обывательской жизнью. Видимо, нанесенная ей рана была слишком глубока, и требовалось много времени, чтобы ее залечить.

Пока Василий Петрович размышлял об этом, депутат Мазуренко совсем расклеился. Плакал, рвался то к Марго, чтобы повидаться с ней в последний раз, то к жене, чтобы мириться, коли уж теперь ничего другого не остается. Но в конце концов никуда не пошел и уснул, бормоча что-то о том, что жизнь прошла напрасно.

Василий Петрович сдал депутата на руки его водителю, который совсем не удивился, обнаружив своего хозяина в таком состоянии.

– Он у нас частенько так домой едет. Ничего, Алле Константиновне не привыкать. Она его и похуже видала.

– Алла Константиновна – это супруга?

– Она самая.

В голосе водителя, когда он заговорил о своей хозяйке, послышалось невольное уважение. И Василий Петрович не удержался, спросил:

– А как, по-твоему, Алла Константиновна про Марго давно знала?

– От нее ничего не укроется. Знала, конечно. Только если меня спросить, то я так скажу, нехорошо хозяин задумал с женой поступить. Алла Константиновна из него человека сделала. Она и ее папаша. Тот еще в советские годы на руководящих постах сидел, связи и остались. Алла Константиновна и речи за своего мужа писала, и в его предвыборной кампании участвовала. А он с ней вон как… Ради какой-то девки жену бросить задумал. Разве же так делают?

– У девки ребенок должен был быть от твоего хозяина.