Готовься к войне

Он побежал обратно к ресторану. Его мутило. Встречные прохожие задерживали взгляд. Убить два часа на бессмысленную болтовню с малолеткой. Зачем? Тебе мало баб? Захотелось сладкого — позвони вон, например, Марусе. Она быстро приведет тебя в чувство. Заодно и сама удовольствие получит…

…Что может быть хуже ненависти к себе?

Что может быть лучше ее?

Когда тебе сорок лет, ты уже все про себя знаешь. Ты давно понял этого странного, несколько придурковатого, импульсивного парня — самого себя. Ты давным-давно с ним договорился. Ты понял основное: ему ни в коем случае нельзя давать волю.

С ним нужно построже. Чем строже, тем лучше. Его надо хорошо кормить, ему следует предоставлять отдых. Периодически подкладывать под него изобретательную женщину. Тешить его самолюбие платиновыми запонками и поездками на Маврикий. Тогда он будет подчиняться. Идеально функционировать по восемнадцать часов в сутки. Планомерно и хладнокровно действовать. Выдавать блестящие идеи. Отыскивать элегантные решения сложнейших проблем. Заколачивать деньги. Он не болван. Он, если смотреть объективно, хороший человек. Он все для тебя сделает.

Но как только ты ослабишь хватку, отпустишь вожжи — этот резвый малый мгновенно выйдет из-под контроля. И в середине рабочей недели, за пять суток до самого важного события последних лет твоей жизни, он, наглец, зачем-то потащит в кабак первую попавшуюся девчонку, станет кидать перед ней красивые понты, обещать ей походы по театрам и прочую заманчивую развлекуху.

Нельзя позволять ему расслабляться. Он ленив и вял. Он все время хочет спать. Одновременно он хитер и упорен, он постоянно уговаривает тебя все бросить и начать наконец жить в свое удовольствие. А это — гибель.

В дверях ресторана банкир столкнулся с кем-то, прорычал бессвязные извинения; бросился в туалет. Слава богу, там было пусто.

Он наклонился. Его вывернуло.

Нельзя тратить время. Тратить можно деньги, нервы, силы. Все восстановимо. Кроме времени.

Оно жестоко мстит тому, кто его не бережет. Оно наказывает того, кто его не ценит. Оно убивает того, кто его тратит.

Отплевывающегося над унитазом миллионера обступили, излучая укоризну, призраки несделанных дел. Всего того, на что можно было израсходовать последние два часа. Важнейшие переговоры по важнейшему поводу. Анализ истекшего рабочего дня. Составление легального плана дня завтрашнего. Обязательные звонки коллегам-конкурентам. Разработка сценария разрыва отношений с фирмой «Альянс», возглавляемой господином Солодюком — старым аферюгой, приятелем молодых лет. И так далее.

Два часа — целая вечность. За два часа, бывало, банкир трижды переходил из разряда нищих в разряд богатых и обратно. Когда играл на бирже…

А за спинами призраков проступило из мглы, налилось красками, заполнило собою мысленный горизонт самое главное: сверкающий фасад высотой до небес, увенчанный, как короной, алыми пятиконечными звездами и чередой букв, исполненных шрифтом простым и четким:

ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ

3. Четверг, 21.30–22.30

Вслед за наиболее рассудительной частью человечества Знаев считал, что лучшая пора для женитьбы — бедная молодость. Однако не сложилось. Главным образом оттого, что молодость пролетела незамеченной. Гитарист Сережа целеустремленно работал, начиная с пятнадцати лет. Деньги откладывал. Копил. Он любил копить. В молодецких кутежах участия не принимал, принципиально. Друзей имел мало; тех, что были, держал на расстоянии.

Женщины появлялись, но мгновенно исчезали при первой же попытке потребовать к себе повышенного внимания. Женщины не имели над ним никакой власти. Сколько себя помнил, он всегда уставал и имел пониженную потребность в сексе. За исключением небольшого отрезка времени, с двадцати двух до двадцати трех лет, — но и тогда желание физической любви было (как он потом понял) всего-навсего производным от успеха, от восхождения на вершину благополучия.

Долгое время Знаев всерьез думал о себе, как о сублиманте. Ежедневное созидание, воплощение в жизнь планов, определение цели, движение к ней и достижение ее — вот что его возбуждало, заставляло кипеть кровь; тогда как женщины — даже самые лучшие из них — мешали, раздражали, отвлекали и оставались существами с другой планеты.

Ближе к двадцати пяти годам он обнаружил, что ему грозит сделаться женоненавистником, и забеспокоился. Он не хотел быть женоненавистником.

Меж тем Москва безудержно богатела, граждане хотели красиво жить, танцевать, посещать показы мод и художественные галереи. В город, пятнадцать лет назад считавшийся высокоморальной столицей коммунистического движения, проникла гей-культура. Однажды Знаев, уже ставший к тому времени банкиром, банально испугался, что в нем заподозрят гомосексуалиста. А что еще может подумать обыватель (в среде, где вращаются банкиры, тоже есть обыватели) о мрачном молодом мужчине, который сторонится противоположного пола?

Он решился и женился.