Готы

Данный факт, подтверждаемый всеми источниками и потому не вызывающий сомнения в своей подлинности, нельзя расценивать иначе, чем настоящее чудо. Чудом, кстати, его и считали современники. Ибо Аларих пришел в Рим, обуреваемый чувствами отвергнутого влюбленного, уязвленной гордостью человека, убежденного в приемлемости своих мирных предложений. Из своего лагеря в Аримине[451]

он требовал от августа Гонория, конечно, многого – обширных земельных владений для своих готов – обеих Венетий (т. е. восточной части Северной Италии с Истрией), а также Норика, любезного сердцу Алариха, ознакомившегося с этой областью в ходе своих наступлений и отступлений. Гонорий же отказал ему. Мало того! Подстрекаемый остготом Саром (лютым ненавистником Алариха, разбившим войско Атаульфа, шурина вестготского царя), опираясь на неприступную крепость, император Запада осмелился отклонить и второе, гораздо более скромное требование Алариха, – даровать ему не пост верховного главнокомандующего, а более скромную должность, из земель же – лишь Норик. В этом случае римляне оставались бы хозяевами всей Италии, ибо Норик был в определенном смысле не частью собственно Италии, а римским колониальным владением. Гонорий же не согласился и на это. Не желал он допускать до себя Алариха – очередного страшного в своей первобытной мощи и сурового германца, в чьем присутствии Гонорий ощущал себя таким слабым и женственным. Он предпочел остаться в окружении кастратов и монахов (Сар и прочие – не в счет: сын Феодосия держал их на расстоянии, и они с этим мирились), позволив Алариху обрушиться на Рим (давно уже переставший быть столицей римских императоров и называемый «императорским городом» лишь по привычке), вполне заслуживавший, с точки зрения доброго кафолика Гонория, суровой кары за то, что принял узурпатора Аттала – то ли идолопоклонника, то ли арианина – и снова впал в язычество. А то, что эта кара будет осуществлена руками «варваров», даже хорошо: никто из римлян не подумает заподозрить его, Гонория, в жестокости по отношению к «царственному граду» и населяющим его «квиритам»[452]

.

«Теперь готы и гунны стояли в лихорадочном нетерпении на высотах перед Римом, который царь обещал отдать им на разграбление. В стороне Ватикана эти дикие воины могли видеть базилику Св. Петра и дальше за ней, на берегу Тибра, базилику Св. Павла. Начальники говорили воинам, что они не должны направлять своих жадных взглядов на эти, полные золота и серебра, святыни; но все, что есть дорогого за высокими стенами Аврелиана, принадлежит им, воинам, если они смогут проникнуть за эти стены», – писал Фердинанд Грегоровиус, немецкий историк родом из Восточной Пруссии (бывшего «Рейдготланда) в своей «Истории города Рима в Средние века», начинающейся с завоевания града на Тибре Аларихом. «И воины, одолеваемые хищными желаниями, видели перед собой неисчерпаемую добычу; они смотрели на это чудо архитектуры, на этот переживший столетия мир домов и улиц с высокими обелисками и колоннами и с позолоченными статуями на некоторых из них; они видели стройно расположенные величественные храмы, театры и цирки, стоявшие как громадные круги, термы с их тенистыми помещениями и обширными куполами, сверкавшими на солнце, и, наконец, обширные дворцы патрициев, казавшиеся городами внутри города, городами, в которых, как знали воины, имеются в изобилии драгоценности и скрывается роскошный и беззащитный цвет римских женщин» (Грегоровиус).

Так живописует нам перо влюбленного в Рим и все римское потомка «рейдготов» последнюю картину древнего «Вечного Города», все еще преисполненного языческого блеска, но уже христианского, окруженного полчищами «варваров», наконец-то, после столетий напрасных попыток захватить «центр мира», вплотную приблизившихся к своей желанной цели.

«Варварская фантазия воинов была вскормлена рассказами о сокровищах города, слышанными от кочевых предков на Истере (Истре. – В.А.) и у Меотийского болота; но животной жадности воинов ничего не говорила недоступная им мысль о том, что город этот был городом Сципионов, Катона, Цезаря и Траяна, давших миру законы цивилизации. Варвары-воины знали только, что Рим силой оружия покорил мир, что богатства мира собраны в Риме, и эти сокровища, которых еще ни один враг не грабил, должны достаться им как военная добыча. И этих сокровищ было так много, что воины надеялись мерять жемчуг и благородные камни, как зерно, а золотыми сосудами и роскошными вышитыми одеяниями нагрузить телеги. Лохматые сарматы войска Алариха, одетые в звериные шкуры (? – В.А.) и вооруженные луком и колчаном, и сильные готы, облаченные в медные панцири, – и те и другие, грубые сыны природы и воинственных скитаний, не могли иметь никакого представления о высоте, на которой стояли в Риме искусства, только смутно чувствовали, что Рим для них – море сладострастной неги, в которое они погрузятся; и они знали также, что все римляне – или презренные гуляки, или монахи-аскеты» («История города Рима в Средние века»).