Готы

В центре этого загадочного скопления быстро сменяющих друг друга легенд, событий, фактов, слухов находится разыгравшаяся в середине V в. на Каталаунских полях битва большинства средне– и восточноевропейских народов-мигрантов, сошедшихся в смертельной схватке на западной окраине области их долгого взаимодействия. Дело было в 451 г. Наряду с двумя Римскими империями (формально продолжавшимися считаться двумя половинами одной, по-прежнему единой-неделимой Римской «мировой» державы) к тому времени сложился жестко организованный и обладающий огромным военным могуществом союз народов под верховной властью гуннского правителя Аттилы, являющийся хоть и не «унитарным» царством или государством в полном смысле слова, но военным фактором номер один во всей тогдашней Экумене. Именно это гуннское военное превосходство многие историки пытались (и пытаются сегодня) отрицать. Хотя от римского военного превосходства к тому времени тоже ничего на самом деле не осталось. Там, где римляне еще оказывались способными сдерживать гуннский натиск, они делали это лишь с помощью контингентов своих германских «федератов». И когда Аттила начал постепенно отзывать гуннские наемные отряды, сражавшиеся за Рим под римским командованием, в свою собственную «Великую армию», римско-гуннское военное равновесие стало быстро сменяться все большим гуннским военным превосходством.

Поэтому-то хитроумный римский военный магистр патриций Флавий Аэций (Эций, Аэтий), получивший от восточноримского историка Прокопия Кесарийского звучное прозвище «последний римлянин»

– отнюдь не новый Стилихон, да и вообще не германец, а сын римского военачальника, родом из римской колонии Дуростора (Доростора) на нижнем Данубе[472], – избрал местом решающей битвы с гуннами равнину в самом сердце ценнейшей римской провинции, полностью романизированной Галлии, очень далеко от главной операционной базы гуннов и остготов. Поскольку галлы уже давно превосходили своей боеспособностью выродившихся до предела италийцев и поскольку часть римской Галлии была к тому времени уже заселена вестготами, не желавшими порывать с Римом даже после Алариха и готовыми поддержать римлян своим оружием против гуннов «со товарищи». С учетом этих обстоятельств, у Аэция имелись шансы устоять под всесокрушающим гуннско-остготским напором.

Чудовищное сражение, разыгравшееся в конце лета под Шалоном-на-Марне, там, где сегодня свекловичные поля окружают французский военно-учебный лагерь, закончилось (так и хочется сказать «как и следовало ожидать»), вообще-то говоря, вничью, а не «победой римлян над гуннами», возможно, потому, что руководство битвой ускользнуло из рук главнокомандующих обеими армиями – римлянина Аэция и гунна Аттилы. Ибо германцы, несшие на себе ее основное бремя и составлявшие главную боевую силу обеих армий, дрались не столько за римлян или гуннов, сколько за самих себя; отстаивая не столько римские и гуннские, сколько свои собственные интересы. Под Каталауном друг другу противостояли две бургундские «партии» (или, как сказали бы римляне, «факции»); две «партии» франков сражались на двух разных сторонах за право выставить из своих рядов наследника умершего франкского царя. В смертельной схватке сошлись и две части готского «братского» народа (еще решавшего в Причерноморье более-менее согласованно общие задачи по «добыванию зипунов»). Царь вестготов Теодорих (Теодерих, Теодор, у Иордана – Теодорид), дравшийся на стороне «последнего римлянина» Флавия Аэция, пал, сраженный метательным снарядом (то ли дротиком, то ли стрелой), пущенным в него рукой Андаг(ис)а из рода Амалов, т. е. остгота царской крови.

Теодорих I был похоронен со всеми почестями неподалеку от поля сражения. После тризны по павшему «осиротевшие» вестготы ушли в свое созданное ими к тому времени на землях римской Галлии царство, занимавшее территории Аквитании и Толосы, чтобы избрать там в спокойной обстановке нового царя. Оставшийся без их поддержки доблестный Аэций оказался (как и следовало ожидать) не в состоянии причинить гуннам и остготам никакого вреда[473]

. Но и последние, несколько выбитые римско-вестготской коалицией из колеи (ведь до сих пор им приходилось в первую очередь совершать грабительские набеги, а не вести серьезные боевые действия), не думали завоевывать Галлию[474]. Так что хитрый план Аэция вполне осуществился. «Варвары» вернулись к себе в Паннонию, понеся тяжелые потери, зализывая многочисленные раны и, несомненно, преодолев свое совсем недавнее «головокружение от успехов». Ибо, хотя гунны воевали часто и повсюду, это тяжелейшее полевое сражение, в ходе которого им не удалось использовать свое главное оружие, всегда обеспечивавшее им успех, – внезапность, быстроту, страх и жестокость, – было не просто предупреждением, а прямо-таки предвкушением того, что предстояло им в случае объединения Европы для организованного сопротивления новым нашествиям кочевников.