Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

Мне казалось, что Женя неживая. Сидит рядом со мной, уронив взгляд на свои руки, лежащие на туго сдвинутых коленях, и не дышит.

— Мы за тебя рады, Алеша, — сказал Иван, приподняв рюмку с водкой. — Будь здоров!..

Отец, мельком взглянув на меня и на Женю, выпил молча. Осторожно поставил стаканчик. Я готов был заплакать от жгучего стыда. Я себя ненавидел.

— Что же вы не притронулись даже? — сказала мать. — Сынок, Женечка!..

Женя приподняла голову, крупные завитки волос с рожками на лбу чуть встряхнулись, черные, оттененные синеватыми белками глаза ее выражали озабоченность и испуг.

— Алеша очень устал, — проговорила она.

— Ну, как не устать! Сколько ночей не спал… Ешьте, ешьте.

— А я, сынок, в Крым не поеду, — сказал отец, постукивая пустым стаканчиком. — Мне и здесь неплохо. Посоветовались мы с матерью и надумали справить тебе костюм. Хороший. Ты теперь на людях… — И украдкой вскользь взглянул на Женю.

— Что ты выдумал, папа! Я никогда не надену тот костюм! Мне твое здоровье дороже…

— Ну, спасибо, — сказал отец тихо, чуть растроганно. — Наливай, Иван.

В это время, широко растворив дверь, в комнату шумно вдвинулась Лиза. Некрасивое, в бурых пятнах лицо ее было изломано гримасой плача — губы растянулись, глаза расплылись, в них дрожали слезы. Она рухнула перед отцом на колени.

— Папа, пожалей меня! Сил моих нет. Измучил! Измучил он меня вконец!.. Жизни нет! Поговорите с ним… Опять раскатывался в машине с этой…

Женя, сторонясь Лизы, непроизвольно отодвигала от себя тарелку. Она прижалась плечом к моему плечу.

Отец подхватил Лизу.

— Встань. Не реви. — Лиза поднялась. — Где он?

— Идет сейчас. Высадил ее у заправочной колонки, чтобы к дому с ней не подъезжать.

К Лизе подошла мать.

— Будет заливаться-то… При чужих-то людях…

Лиза обошла стол, направляясь за перегородку.

— Что мне чужие люди! Им дела нет до моего горя…

Голова отца поникла над столом. Он не знал, что предпринять. Иван молчал. Из-за перегородки доносились всхлипывания Лизы, утешения матери.

Возможно, сцена эта показалась Жене дикой, немыслимой, но она не смела встать и убежать, даже пошевелиться боялась.

Молчаливое ожидание момента, когда войдет Семен, было тягостным.

Он явился легкий, нетерпеливый и оживленный. Встал на пороге, изумляясь необычному торжеству, швырнул промасленную куртку в угол…

— По какому поводу праздник? — скользнул по Жене наметанным взглядом, уронил блудливый смешок. — Уж не свадьба ли?

Более глупой и неуместной шутки невозможно было придумать!

Руки Жени соскользнули со стола, она строго выпрямилась. Надменный, брезгливо-презрительный взгляд ее утихомирил, даже смутил Семена. Он переступил с ноги на ногу. Иван сказал ему:

— Алешу в институт приняли.

— А-а… — протянул Семен снисходительно-шутливо, а мне в этом «а» послышалось недосказанное, точно он о чем-то догадывался. — Поздравляю!..

Иван налил стопку водки:

— Выпей.

— Не могу. Мне работать еще полсмены. Закушу с удовольствием. Пойду умоюсь.

Отец остановил его:

— Погоди.

Семен насторожился.

Отец смотрел на свои руки, туго сцепленные, каменные.

— Долго ты будешь издеваться над женой? Не мила стала — оставь ее, уходи.

— Я не знаю, про что ты говоришь, отец. — Семен как будто и в самом деле ничего не понимал.

Отец рывком встал, лысина его побелела до синевы.

— Не знаешь? Врешь! Святым прикидываешься. Уходи куда хочешь! Но измываться и мучить женщину я тебе не позволю! Подлец! Хлыщ! — Он схватил тарелку и запустил ею в Семена.

Тот увернулся, и тарелка, ударившись о косяк двери, рассыпалась на куски.

Из-за перегородки показалась мать, за ней — Лиза. Отец грузно осел, на темени и на лбу выступил пот.

— Успокойся, отец… — Иван обнял его за плечи. — Разве ты не знаешь этого субчика…

— Мало ли что тебе наболтают, — оправдывался Семен, косясь на жену.

Лиза двинулась на него, всплескивая руками и крича:

— Наболтают! Кто из кабины выпорхнул у бензоколонки? Кладовщица! У, бесстыжий!..

— Подкарауливаешь… — Семен ненавидящим взглядом окинул жену, некрасивую, зареванную, с уродливой фигурой, и пошел умываться.

Лиза опять всхлипнула…

Семен позвал меня в ванную. Он стоял у крана, раздетый до пояса, с намыленным лицом.

— Зачем ты наврал, что тебя приняли?

Я вздрогнул, пойманный с поличным. Но он этого не заметил — глаза его были залеплены белой пузыристой пеной.

— Я заезжал в институт, смотрел списки. Токарев Андрей есть, а тебя нет.

— Имя перепутали, — сказал я.

Семен наклонил голову под кран, смывая пену. Распрямился — с волос скатывались на грудь капли. Он, улыбаясь, подмигнул.

— Надю можешь провести, меня — нет. Сказать отцу?

— Говори, если хочется, — проворчал я, уходя.

Семен мокрой рукой схватил меня за рукав.

— Не скажу. Выпутывайся сам.

Мы вернулись к столу вместе. Семен как ни в чем не бывало потер ладонью о ладонь.

— Пожалуй, выпью одну. Налей, Иван. — Он опять подмигнул мне. — Ну, держись, солдат…

Оставаться за столом дольше было невозможно.

— Отец, мне придется переехать в общежитие, — сказал я. — Там будет легче… заниматься.

— Что это ты, Алешенька! — Мать как будто задохнулась от тревоги и изумления.