Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

— Не знаю. Наверное, у Сереги Климова, у Петра. Что это ты прямо какой-то ненормальный, Алеша?

Серега жил с Ильей Дурасовым и еще двумя такелажниками — «заседателями». Там же поставили койку для Петра.

— За тобой кто-то гнался? — спросил меня Петр.

Я решительно шагнул к нему.

— У тебя есть деньги?

— Допустим, есть. На костюм берегу. Ты же знаешь.

— Выручи. — Я поднес руку к горлу. — Вот так нужны!

— Пятьдесят хватит?

— Мало, Петя. — Я повернулся к Сереге Климову. — А у тебя, Сергей?

— Откуда же у меня!..

Трифон мрачно покосился на него.

— Удавится, а не даст. На срочный вклад все загнал. Мы двадцать рублей дадим, больше нет.

— Я сейчас принесу, — сказала Анка. Она не могла пропустить «такой интересный случай» и проскользнула следом за мной.

Десять рублей выделил Илья Дурасов…

— Теперь объясни, в чем дело, — потребовал Петр, задерживая меня. — Зачем деньги и почему такая спешка?

— Потом узнаешь! — крикнул я, выбегая.

Часа через полтора я подъехал к общежитию в такси. Шофер помог мне выгрузить из машины большую коробку. В нее была упакована стиральная машина. Мы внесли ее в комнату. Жени дома не оказалось, и я, наспех распаковав машину, включил ее. Она торжественно загудела. Я намеревался поразить Женю такой покупкой. Механизация! Мне захотелось танцевать вокруг этой штуковины, которая наполняла помещение таким величественным звучанием. В голову полезли слова, которые я приспособил к мотиву «В лесу родилась елочка…»: «Стиральную машину купили мы с тобой. Волшебная машина нам принесет покой!..» Это был самый необыкновенный, самый неожиданный новогодний подарок Жене! «Мир, Женька!» — крикну я ей. «Мир! — ответит она, смеясь, и начнет отбиваться от меня, притворно сердясь: — Ну тебя, противный!..»

Женя не шла. Я уже собрался пуститься на поиски по общежитию. В это время взгляд мой упал на листок бумаги, на котором я написал, что скоро вернусь. Слова, набросанные прямым и беспорядочным почерком Жени, резанули по глазам, по сердцу:

«Алеша, я уехала к себе домой. Я должна решить, как нам быть дальше. Женя».

Боль в сердце была настолько внезапной и сильной, что потемнело в глазах, ноги подкосились. Падая, я ударился лбом об острый угол железной койки.

На крик прибежал Петр. За ним протиснулись тетя Даша, Анка и Трифон.

Из рассеченного над бровью лба текла кровь, набегая на глаз. Анка всхлипнула от страха и от жалости ко мне.

— Что с тобой? — спросил Петр, усаживая меня на кровать.

— Женя ушла… — прошептал я, слабо кивнув на записку.

— Ушла?.. — Петр удивленно приподнял брови: лишь вчера он, кажется, навсегда ликвидировал наши разногласия. — Как же так? Сказала, что никогда не отвяжется от тебя. Да… Жизнь…

— А ведь такая хорошая, такая хорошая… — проговорила Анка сквозь слезы.

Трифон оборвал ее:

— Много ты понимаешь в людях! Что в ней хорошего? — Ему обидно было так часто менять свою оценку. — Предательница! Я с первой встречи разгадал, что это за птица! Только молчал, потому что вы все восхищались ею. Стоит из-за такой кровь портить!

Петр отстранил его:

— Ладно, после выскажешься. — Он сел рядом со мной. — Уход жены еще не самое страшное в жизни. Выстоим. Анка, перевяжи ему голову.

— У меня в шкафчике возьми йод и бинт, — сказала тетя Даша. Она опечаленно смотрела на меня, вздыхала. — А ведь так радостно было глядеть на вас, ребятишки. Молодые, веселые, дружные, все со смехом, с шуткой да с песней. А гляди, как обернулось. На готовенькое-то легко приходить. Создавать-свивать трудно, не каждому под силу. Ах ты, Женечка, Женечка!..

Петр взял записку, прочитал, вопросительно взглянул на меня.

— Почему ты решил, что она ушла? Должно быть, она хочет помириться с родителями.

— И вещей своих не взяла, — подсказала Анка.

— Она ушла совсем, — сказал я.

Петр спросил:

— У вас был разговор?

Я кивнул.

Трифон Будорагин глубокомысленно поднял палец.

— Нам надо, ребята, вырабатывать в себе иммунитет к превратностям судьбы…

— Чего, чего? — Анка непонимающе уставилась на мужа.

— Иммунитет, — повторил он. — Такая хитрая штуковина: вот ты меня щиплешь, а мне не больно. Ушла жена, а мне наплевать…

Тетя Даша одернула его.

— Поехал на несмазанных колесах! Дайте человеку прийти в себя. Уйдем-ка отсюда… — Напоследок она сказала мне по-матерински заботливо и мягко: — Приляг, сынок, соберись с думами. Ничего, выживем…

Возле меня остался один Петр. Он все время молчал, и это его молчаливое присутствие в такую минуту облегчало боль.

— Глупо и бесполезно утешать тебя, а тем более сочувствовать, — сказал Петр негромко и хмуро. — Даже самые беспощадные обвинения ее в предательстве ничего не изменят. Дело сейчас не в ней. Дело в тебе самом. Главное — продержаться и пережить самый крутой момент. Он может толкнуть тебя на какое-нибудь безрассудство, а оно, как правило, ни к чему хорошему не приводит.

«Как жить, чем дышать?» — думал я.