Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

— Холодно?

— Мне хорошо. Очень, — сказала Наталья, и опять дрожь всколыхнула ее плечи. — Это от волнения, должно быть. Зайдем ко мне, я переоденусь. У мальчика праздник, надо принарядиться.

«А Ольга даже телеграмму не прислала, закружилась в московской суете», — подумал Аребин.

В избе Алены Волковой пылали две большие лампы — Наталья позаботилась о них заранее. На столе, окруженный тарелками с пирогами, со снедью, высился медный самовар, блестя старческими боками, протертыми кирпичной крошкой, он дребезжаще пел и испускал струи пара, словно бы утверждая: «Есть еще порох в пороховницах!» Старуха оттесняла к порогу Гришиных друзей, чтобы они раньше времени не растаскали конфеты.

Аребин пропустил Наталью вперед.

Гриша схватил ее за руку и потянул к столу. Все расселись. Аребин откупорил бутылку, взрослым налил шампанского, малышам — сладкую черносмородиновую настойку. Наталья приподняла стакан.

— Гриша, ты меня любишь? — спросила она полусерьезно-полунасмешливо.

Гриша взглянул на отца и ответил:

— Люблю.

— И я тебя люблю. Будь счастлив, мальчик! — Она выпила вино до дна.

Алена восторженно сложила свои ладошки.

— Господи, хорошо-то как!..

В это время к избе с шумом подошла машина, и Алена уже рассерженно воскликнула:

— Матвея принесло! Не может пропустить такого случая, по духу чует!

И Тужеркин и Павел Назаров знали, что у Гриши день рождения, и Аребину было приятно, что они заехали выпить за здоровье сынишки.

— Позовите их, — попросил он и толкнул створки рамы.

У окна стоял большой незнакомый грузовик. Из кабины не торопясь вылезла утомленная женщина. Это была Ольга.

На дворе начинался затяжной осенний дождь.

1960 г. Красная Пахра — Ялта.

РАССУДИТЕ НАС, ЛЮДИ

1

АЛЕША: Меня всегда изумляли встречи. Живут в разных концах земли два человека, и вот они, подчиняясь непостижимому закону, движутся навстречу друг другу, неотвратимо, обреченно, и чужие, встретившись, становятся близкими на всю жизнь: одна река сливается с другой — страдания и удачи поровну.

Беспричинная и тревожная радость вдруг охватила меня: возможно, сейчас, в эту минуту, идет, шаг за шагом приближаясь ко мне, друг моей жизни, моя судьба. «Какая она? — подумал я. — Что заставило меня отстать от компании беспечных и шумных друзей? Что потянуло сюда одного? Не наступило ли время скреститься нашим тропам?..»

В голове у меня бродил легкий и веселый хмель.

Предвечерняя синь стояла в глубине аллей, осязаемо густая, теплая, как морская вода. Порой она словно бы вздрагивала от широких всплесков музыки…

Пройдя сквозь тяжелые ворота в парк, люди на секунду приостанавливались, как бы охваченные внезапным ощущением счастья.

Мимо прошли юноша и девушка. Они едва приметно улыбались. Рука его как бы невзначай коснулась ее пальцев, уловила их трепет и отпустила, чтобы тут же снова притронуться. Как они, эти двое, познакомились? Возможно, сели в первом классе за одну парту и — бывает так — все десять лет головы их смыкались над учебниками, над тетрадями. Потом институт, потом совместная работа…

А вот пересек площадь статный парень в узеньких парусиновых штанах, подчеркивающих кривизну ног. На штанах грубые и отчетливые строчки, кругом — карманы на «молниях». Парень вел тоненькую миловидную девушку в зеленых чулках. Держал ее за шею, как собачонку, чуть отстранив от себя, и озирал окружающее ленивым и презрительным взглядом мертвых глаз — долго, видно, корежил себя, чтобы выработать такой стиль поведения, который теперь стал его сущностью. А девушка, семенившая сбоку, не догадывалась, должно быть, что она в собачьей своей покорности смешна и жалка. Над такими обычно измываются…

Мне тут же вспомнились надругательства моего брата Семена над женой.

Совсем недавно Семен пришел домой навеселе, повалился на диван.

— Эй! — крикнул он жене. — Разуй меня!

Беременная женщина послушно присела у его ног. Один ботинок сняла, на втором шнурки затянулись в тугой узел. Семен, куражась, запустил в нее ботинком. Она едва успела заслонить локтями живот и отвернуть лицо, удар пришелся по плечу.

— Не можешь руками, развязывай зубами! На!.. — Семен выставил ногу.

Лиза, присев, уже коснулась губами ботинка…

Я вскочил.

— Не смей! Не смей этого делать! Никогда. Он подлец! Возьми ботинок и дай ему по мерзкой харе!

Семен рванул меня за плечо.

— Не лезь в чужую жизнь! — Он протрезвел. — Не хочешь, чтобы она меня разула, сделай ты, уважь брата…

Я опрокинул его на диван. Лиза позвала соседей на помощь.

Нас разнял отец…

Лиза осторожно дотронулась до ушибленного места на лице мужа.

— Больно, Сема? — спросила она с состраданием. Ей ни к чему было мое заступничество…

Семен по-хмельному примирительно улыбнулся и подергал меня за рукав.

— Не сердись, Алеша. Посиди со мной, солдат.

— Не хочу, — сказал я.

— Презираешь… — Семен обидчиво помотал головой. — Ладно, презирай. Только, знаешь, в чужую жизнь не вмешивайся. Не потерплю.

Отец с печалью смотрел на пьяного сына.

— Нехорошо ты живешь, Семен, — проговорил он. — Ох, нехорошо.

Семен куражливо вскинул лицо.

— Живу, как умею.