Град Ярославль

— Но не разорваться же нам! — воскликнул, присутствующий при встрече гонцов один из воевод. — Нам ныне не до татар.

— А татары пусть половину Руси разорят?! — взорвался старшой из гонцов. — Мало они городов сожгли и людей полонили?! И — эх вы!

— Охолонь, вестник, — осадил разгорячившегося гонца Дмитрий Пожарский. — Сегодня же соберу Совет.

Совет был бурным. Бояре в челе с Дмитрием Черкасским норовили не трогать ополчение, но вескую, вразумительную речь Пожарского не только горячо поддержали Кузьма Минин, Надей Светешников, Аким Лагун и Анисим Васильев, но и большинство воевод, многие из которых когда-то сидели в порубежных крепостях. «Совет всея земли» и на сей раз поддержал своего наибольшего воеводу. Бояре все чаще и чаще терпели поражение.

Под Оскол было послано тысяча двести конных ратников. Большая сила для небольшой крепости.

— Поспешайте, братцы, — напутствовал Дмитрий Михайлович. — Зело верю, что остановите поганых. За то вам будет честь и хвала от всего Земского собора.

Татары любили брать крепости наскоком. Захватят, разграбят — и дальше мчатся. На сей же раз наскок не удался. На целых десять дней задержались татары под Осколом, а тем временем усилили оборону крепостей и другие южные города. Татары возвратились в степи не солоно хлебавши, возвратились, чтобы набрать более внушительное войско и вновь ринуться на Русь. Но передышка была на руку Дмитрию Пожарскому. Добрая слава о Ярославском ополчении с новой силой излилась по Руси. Однако на душе Дмитрия Михайловича по-прежнему было смятенно.

Всем бы русичам сплотиться в лихую годину, встать плечом к плечу за святую Русь. Но не произошло того! Великая смута в умах русских людей. Все эти Лжедмитрии вконец разобщили некогда сплоченный народ. До сих пор гуляет неистребимая вера в «доброго» царя. Москвитяне, уж, на что народ тертый и ушлый, опять-таки поверили еще одному «Дмитрию», псковскому Вору Сидорке. Нашли избавителя! И это в ту пору, когда на Севере появился новый опасный враг, который шаг за шагом отвоевывает земли Поморья и все ближе продвигается к сердцу России. Потеря же Севера лишит ополчение, пожалуй, самого главного — съестных припасов. Именно с Севера поступают самые крупные продовольственные обозы.

На Совете Дмитрий Михайлович был как никогда тверд и решителен:

— Ежедень меня поторапливают выступить на Москву. Не устаю повторять: рано! Нельзя того делать, пока существует угроза нападения с Севера. Надлежит его обезопасить, укрепив оборону северных земель. Завтра я посылаю воеводу Дмитрия Лопату Пожарского с отрядом отборных войск в Устюжну, с тем, дабы оказать помощь белозерцам в случае свейского нападения со стороны Тихвина. В само же Белоозеро я направляю земского дьяка Василия Юдина. В городе есть пушечный наряд, но у пушкарей скуден запас ядер, свинца и пороха. Снабдим! А белозерскому воеводе будет наказ — возводить новую крепость. Сидеть дьяку Юдину в Белоозере невылазно, со всем тщанием дозирать за возведением крепости и именем Совета всей земли наказывать всех, кто радения не проявит. Увиливающих — на неделю в поруб, а кто и далее отлынивать станет, того повесить.

Выборные, казалось, никогда еще не видели набольшего воеводу таким волевым и жестким, даже князь Черкасский про себя отметил: «Силу обретает, стольник. Ишь, как сурово глаголет». Перечить не стал: Пожарского ныне весь Совет поддержит. Свеев и в самом деле надо упредить.

— Война со Швецией, — продолжал Дмитрий Михайлович, — может разразиться со дня на день, и все потому, что Швеция и Речь Посполитая даже отложили свои споры из-за Ливонии, ибо помыслили вкупе одолеть государство Московское. Посольскому приказу стало известно, что гетман Ходкевич вышел из Ливонии и заключил перемирие с королем свеев Густавом. Те и другие заторопились, дабы завершить раздел порубежных русских земель. И подмога им в том идет от московских бояр, кои признали царем псковского вора Сидорку. Свеи же этого царика на дух не переносят, а посему Густав Второй вот-вот двинет свои войска на Москву. Дело принимает самый опасный для нас оборот, ибо мы не в состоянии сражаться на три стороны.

— И что же будем делать? — вопросил боярин Василий Морозов.

В Земской избе воцарилась натуженная тишина: последние слова воеводы привели в тягостное уныние. Неужели поход на Москву отлагается? Но ополчение и без того надолго задержалось в Ярославле.

— Не по вотчинкам ли своим разъехаться? — прервал гнетущую тишину боярин Куракин. — И впрямь не под силу нам три головы Змея Горыныча срубить.

— Под силу, коль свеев от ляхов отсечем! — все также веско бросил Дмитрий Михайлович.

— Да как же их отсечешь, ежели они Орешек, Тихвин и Ладогу полонили, а ныне на Белоозеро вот-вот двинутся. Как? — вдругорядь вопросил Куракин.

— Есть одна задумка, но позвольте, господа выборные, о том чуть позднее молвить.

Уклончивый ответ Пожарского не всем пришелся по душе. Если есть задумка, то выскажи ее, не таясь. Чего Земскому собору томиться?

Боярин Долгорукий недовольно поджал пепельно-сизые, дряблые губы.