Град огненный

— Господин Полич, — обращается к экрану ведущий. — Вы хорошо меня слышите?

Сигнал проходит с задержкой, а потому и профессор отвечает не сразу.

— Да, хорошо. Здравствуйте, — у Полича спокойный и приятный голос. Он не похож на нервного, вечно спешащего куда-то Тория. Но этим раздражает еще больше — это спокойствие человека, уверенного в своей правоте. И мне не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — что бы он ни сказал сейчас, все будет направлено против меня.

— Боюсь, без вашего участия нам не обойтись, — говорит ведущий. — С самого своего появления васпы вызывают много вопросов. Споры не утихают и по сей день. Поэтому хотелось бы знать, что считают ученые. Вы, как профессор кафедры генетики, были вовлечены в Дарский эксперимент. Если можно, обрисуйте вкратце, какие цели вы преследовали изначально?

— Цель — создание идеального солдата, — с готовностью отвечает Полич. — В то время, в котором жили и работали мои предшественники, этот вопрос стоял как нельзя более остро. Катастрофа, что положила начало отсчета Сумеречной эпохи, сделала многие земли непригодными для жизни. Война стояла на пороге. Стране нужны были сильные солдаты и сильное оружие. Нужно было не просто победить — а выжить. Именно поэтому так много внимания уделялось экспериментам по повышению физической выносливости и возможности жить и работать в любых, даже самых стрессовых условиях.

— Эксперименты проводились на людях? — задает вопрос ведущий раньше, чем я успеваю открыть рот и спросить тоже самое, но менее вежливым тоном. — Разве это не противоречит принципам гуманизма?

— Я уже пояснил, в каких реалиях были вынуждены работать мои коллеги, — Полич не кажется уязвленным, напротив — он спокоен и готов терпеливо доносить свою точку зрения до общественности. — К тому же, первые солдаты были добровольцами. Никто не принуждал их, а по истечению эксперимента им выплачивалась хорошая пенсия, назначались льготы.

— Что же случилось потом? — спрашивает ведущий. — О Дарском эксперименте ходит множество зловещих слухов.

— На то они и слухи, — возражает Полич. — Я не могу отвечать за события более чем вековой давности. Но могу предположить, что не обошлось без подлога и шпионажа. Эксперимент хотели свернуть, как только начались первые мутации. Но кто-то, по-видимому, решил его продолжить в полевых условиях. И монстров выпустили на свободу.

Мои пальцы, до этого крепко сжимающие стойку, теперь белеют совершенно. Монстры — это он про меня.

Вижу, как хмурится и закусывает губу Хлоя — она почему-то не смотрит на экран и нервно теребит серебряную цепочку на шее.

— Здесь высказалось мнение, — продолжает ведущий, — что васпы не только не люди, но и не живые существа вообще. Вы можете это прокомментировать?

Полич кивает.

— Постараюсь так, чтобы было понятно. Как вы знаете, слово "васпы" — это калька с латинского "wasp". Оса. Не знаю, почему за модель были взяты именно осы. Возможно, потому, что это социально организованные насекомые с четко выраженным кастовым полиэтизмом, то есть разделением функций между особями внутри одной группы. Что полностью удовлетворяло запросам военных того времени — солдаты должны четко соблюдать субординацию, быть обучаемы и послушны. Личность каждого из них не была важна — были важны физические качества, сила, выносливость, высокий болевой порог, отсутствие страха и инстинкта самосохранения. Вы сказали о принципе гуманизма. И я думаю, что об этом вспомнили, когда оказалось, что дальнейшие эксперименты в этом направлении проводить на живых людях не гуманно. Тогда их продолжили на неживых.

Я вздрагиваю. Мне кажется, что пол под моими ногами становится вязким, как кисель. Или как болотная топь. Она начинает засасывать меня медленно, но неотвратимо. Картинка перед глазами смазывается. Уши наполняет не то звон, не то гул — и я не сразу понимаю, что это взволнованно начинают роптать зрители.

— Не совсем на трупах, конечно, — поправляет себя Полич, и его голос доносится словно издалека. Словно я опять нахожусь в запертой лаборатории, под завязку накачанный наркотиками, и вокруг — зыбкие белесые силуэты, без лиц, без знакомых черт. Лишь призраки — случайные гости моего молчаливого и застывшего мира.

— Я полагаю, это были те, кто находился в состоянии клинической смерти, — продолжает Полич. — Не такая уж редкость во время войны. Многие солдаты получали травмы и повреждения, не совместимые с жизнью. На этапе клинической смерти прекращается деятельность сердца и процесс дыхания, полностью исчезают все внешние признаки жизнедеятельности организма. Мозг еще функционирует, но почти прекращает свою работу. Реанимация возможна, но в результате возникает декортизация — гибель коры головного мозга. Человек становится овощем. И вот тут мы подходим к самому интересному.