Град огненный

Большую часть времени Тория лихорадит. В бреду он бормочет что-то о своей вине за все, что творилось и продолжает твориться в Даре. Он говорит, что теперь все будет по-другому. Королева мертва — и больше нет смысла следовать устаревшим правилам. Это шанс измениться, перестать жить по заложенной программе разрушения. Если мы согласимся, если разбудим спящую человечность — то человечество повернется к нам лицом.

— Чушь, — говорю я ему в раздражении. — Бред. Мы давно не люди. Возврата нет и быть не может.

— Не возврат, — шепчет он. — Новая жизнь.

Он продолжает говорить о том, что проект давно вышел за рамки секретности, что прогрессивное общество не одобряет Дарский эксперимент, что все чаще устраиваются пикеты за прекращение травли и убийства васпов, что люди хотят выслушать и другую сторону конфликта — нас…

— Меня не волнует мнение горстки идеалистов, — перебиваю я. — Мне нужен "код смерти". Нужна армия. Если ты не знаешь формулу — ты найдешь того, кто знает.

Торий не отвечает — погружается в беспамятство. А я в бессилии сжимаю кулаки. Я не для того тащил его по лабиринтам подземелья, чтобы он умер здесь, на болотах, продолжая упрямиться и смущать неокрепших умы неофитов сказками о сладкой жизни.

Но, пожалуй, это тот самый момент, когда от меня ничего не зависит.

* * *

Нам удается оторваться от преследования, сохранив порядка двухсот особей. Отряды рассредоточиваются по лесу, днем мы продвигаемся вглубь, а по ночам выставляем дозорных. Мы истощены и обессилены. Единственная надежда — набрести на любой населенный пункт, где мы могли бы найти пищу, лекарства и оружие. Но разведданные неутешительны — на многие мили простирается тайга. Отклоняться к западу нельзя — там болота становятся глубже и в сумерках фосфоресцируют странным зеленоватым свечением. Мой отряд идет параллельно двое суток, и к концу вторых к нашему лагерю подходит что-то огромное, черное — чернее ночи и застывших искореженных деревьев. Оно принюхивается, и я чувствую запах мокрой шерсти и нагретого железа, но знаю, что это существо — не болотник. Болотники так не пахнут и не вырастают до таких размеров, и не носят на голове широкие серповидные рога. Я выхватываю маузер, но понимаю, что даже очередь из автомата будет не способна сдержать такую махину.

— Стой, — раздается рядом тихий голос.

Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кому он принадлежит: у больного, давно не мывшегося человека — свой специфический запах. Пахнет Торий отнюдь не цветами.

— Не стреляй, — продолжает он и хватает меня за руку, а я вздрагиваю от его прикосновения, но маузер не опускаю. Спрашиваю шепотом:

— Что это?

— Рованьский зверь, — спокойно отвечает Торий. — Судя по описаниям, это он. Я читал о нем в отчете о второй Дарской экспедиции. Ареал обитания. Размеры. Рога… Запах описан совершенно точно. Не стреляй, он сейчас уйдет.

Тень нетерпеливо маячит за деревьями. Шуршит опадающая хвоя. Воздух с хрипом выходит из легких существа. А я медленно поднимаю руку и вполголоса командую:

— Не стрелять. Ждать.

А потом задаю Торию вопрос, волнующий нас больше какого-либо другого:

— Он съедобен?

Торий мотает головой.

— Я бы не стал рисковать. Во-первых, он слишком большой, чтобы уложить с одного выстрела. А патроны надо беречь. Во-вторых, нет нужды его провоцировать, если не хотите понести очередные потери. Потерпите. Он сейчас уйдет.

Тень еще некоторое время переминается за деревьями, потом вздыхает — протяжно и глубоко, словно разочарованно. Качаются и разворачиваются ребром два серповидных рога. Земля под нами плывет — это зверь начинает медленно и вальяжно удаляться от лагеря, а мы переводим дух. Кто-то из неофитов испускает нервный смешок, но тут же получает по лицу и умолкает. Торий опускает голову: ему не нравятся наши замашки и наши методы воспитания, но не в его силах изменить этого, потому молчит и, пошатываясь, бредет обратно к своей подстилке из еловых лап.

— Погоди! — окликаю я. И когда он останавливается, спрашиваю:

— Откуда знал? Что он просто уйдет?

Торий смотрит на меня спокойно. В сумерках его лицо кажется бледным, ввалившиеся щеки покрыты неопрятной щетиной, глаза — как черные провалы. И я думаю о том, что теперь он по виду не отличим от васпы.

— Не нашел еды по вкусу, — произносит Торий. — Он пришел потому, что почуял живого человека. Но запах мертвечины оказался сильнее. А рованьский зверь — не падальщик.

Торий усмехается. А мне в ответ отчаянно хочется пальнуть ему между глаз, но я убираю маузер в кобуру и отворачиваюсь. Я могу сколь угодно отрицать его правоту — но от этого более живым не стану.

* * *

На телешоу Торий сказал, что не участвовал ни в одном нашем рейде. Он лгал.

Это случается на третью неделю наших странствий.

Лес начинает редеть. Болота остаются позади, а с северо-востока тянет дымом и запахом теплого хлеба.

У молодняка сразу загораются глаза. Солдаты становятся нервознее и с явным неудовольствием слушают приказы командиров — терпеть и ждать. Они похожи на гончих, напавших на след и рвущихся с поводка.