Град огненный

Помните: всякое сопротивление отныне бесполезно!

Зачем Вам приносить бесполезные жертвы, идти на верную смерть? Спешите к нам, и война кончится скорее!

Эта листовка действительна как пропуск для перехода к нам!

ПРОПУСК — для неограниченного числа бойцов, старшего и младшего командного состава".

У солдат загораются глаза. Не у всех, но у многих. Я держу листовку в руках и почти ощущаю исходящее от нее тепло, запах типографской краски. Бумага невесома, а мне кажется — тянет, как хороший валун.

— Враки! — говорит Торий.

Вздрагиваю: люди не умеют двигаться бесшумно, но здесь я отчего-то пропускаю момент его приближения.

— Ты знаешь не хуже меня, — продолжает Торий. — Это ложь, чтобы ослабить вас, обмануть, использовать.

— Разве не то же самое предлагаешь ты? — спрашиваю бесцветно.

— Я предлагаю свободу! — распаляется Торий. — А не участь цепного пса!

Переворачиваю ладонь. Бумага падает. Кружится, как осенний лист.

— Не вижу разницы, — упрямо говорю я. — Не верю. Верю своим глазам. Я был подопытным зверем. Я видел пленных. Я видел, как убивают васпов. Я видел головы на кольях, — догадка вмиг осеняет меня, и я поднимаю взгляд. — Тебя послал Шестой отдел? Ты — шпион?

Торий вздрагивает. Не его лице слишком явно проступает страх, потом возмущение.

— Нет! Вовсе нет…

Он отскакивает прежде, чем я успеваю замахнуться для удара. Хорошая реакция. Сразу видно: пошел на поправку. Тогда я хватаюсь за стек — и в ту же минуту слышу выстрелы.

"Атака!" — первое, что приходит на ум.

Но я ошибаюсь.

Спотыкаясь, ко мне бежит рядовой.

— Офицер Рон, — выдыхает он, — застрелен!

Застываю с поднятым стеком в руке. Выстрелы слышатся снова. Криков нет — в бою васпы молчаливы. Вместо этого издалека доносится топот бегущих ног — земля сотрясается, хрустко ломаются ветки. Забываю о Тории, разворачиваюсь и бегу тоже.

Я до сих пор думаю: на что они рассчитывали тогда? Горстка едва вышедших из тренировочных залов неофитов, бунт которых очень быстро подавили мои ребята и вовремя подоспевшие бойцы Расса. Я не запомнил имен бунтовщиков, не запомнил лиц. Зато хорошо запомнил Рона.

Стреляли на поражение. В голову. И я гляжу на него и вспоминаю солдата, чье лицо превратили в кровавую кашу при налете на Улей. Рон выглядит почти также. Как и у того безымянного васпы, мышцы еще сокращаются, руки дергаются, скребут по земле, колени сгибаются и разгибаются — нанизанная на булавку оса.

— Сделай что-нибудь… Сделай что-нибудь… — повторяю я Полу.

Словно он — Бог этого мира. Словно по щелчку пальцев можно повернуть время вспять, и тогда черная кровь втянется в раны, ткани зарубцуются, Рон поднимется, будто его потянули за нити, после чего, пятясь, приблизится ко мне и скажет: "Слышал? В Даре появился новый хозяин".

А потом, наверное, время помчится еще быстрее. Назад, мимо Нордара, мимо разграбленной деревни, мимо разгромленного приграничного Улья. Еще дальше — мимо лабораторий, Дербенда, Королевы, ученых, военных, налетов, пыток, крови, пота, слез, кокона…

…и вот в моей правой руке отцовский нож, а в левой — самодельный кораблик из коры. И маленькая девочка смотрит снизу вверх доверчивыми глазами и спрашивает:

— Все? Теперь все?

— Теперь все, — отвечает Пол. — Ничего не сделать.

И реальность возвращается. Сшибает с ног приливной волной. Я вижу, как судороги сводят тело Рона и упорствую:

— Он жив. Смотри.

— Нет, — говорит Пол. — Просто сокращение мышц. Рона хорошо отладили.

Он так и говорит — "отладили". Словно речь идет о механизме. И я продолжаю смотреть, как руки Рона беспорядочно шарят по земле, как тело выгибается дугой, словно пробует встать — но не может.

Рон не может умереть — потому что уже мертв. И я вдруг понимаю, что это и есть — самая страшная пытка для васпы.

* * *

Я сам расстреливаю бунтовщиков.

На показательную казнь нет времени. Желания тоже нет. Целюсь — но лиц не вижу. Только сгустки ненависти и тьмы.

— Проклятые преторианцы! — сипит один из зачинщиков. — Однажды вы все подох…

Спуск — и выстрел разносит голову.

Бунтовщики умирают быстрее, чем Рон: их еще не успели закалить в боях. А я повторяю про себя, что они — последние. Отныне я не дам умереть ни одному васпе. Ни одному. Никогда.

* * *

Той же ночью из лагеря сбегают двое. Мы их не ищем.

* * *

Третий день льет дождь. И третий день мы упрямо продираемся через тайгу по обозначенному маршруту. И не разговариваем друг с другом. Вообще.

Хуже злого голодного васпы — только мокрый злой голодный васпа. Пустота берет нас в оцепление, а дождь начисто смывает все краски, принося с собой апатию и тишину.