Граф Калиостро

– Граф, простите, но не могу вам поверить, – канцлер с досадой отодвинул тарелку.

Калиостро побледнел. Черные глаза запылали.

– Не верьте, снова вас убеждать, мало вам явных знамений?.. Калиостро, Калиостро, ты бродишь по странам слепых, среди народов глухих… Весь мир будет твой, а они, маловеры, скажут: Калиостро – плут, Калиостро – обманщик.

– Остановитесь, граф, вам не говорят таких позорных слов, – твердо сказал Елагин. – Но согласитесь, 5557 – подобных сроков человеческой жизни не обнимает мой бедный, темный ум.

– Но вы забыли, что я владею камнем мудрости, что я победил смерть. Даже для глупых старух, даже для расслабленных сластолюбцев имею я рецепты вечной молодости и долгой жизни: каждые пятьдесят лет, в майское новолуние, поститься два месяца, питаться только чистым воздухом и чистой водой, пускать кровь, принимать Materiae primae, втирать мои египетские помады Robantia, Stimulantia и масло премудрости.

– Целая аптека, – сказал Елагин по-русски, подмигнув бакалавру.

– Да, наконец, вы забыли имя мое. Не подумали, что означает имя, принятое мною, – Феникс, Феникс…

– Феникс? – встрепенулся Кривцов, – Феникс, из пепла вечно рождаемый?

– Вы правы, молодой кавалер… О, сколько стран, народов, веков, имен прошли и пройдут в глазах моих.

– Да кто же вы, откройтесь? – Елагин внимательно посмотрел на графа.

– О, только Джузуппе Калиостро, бродячий итальянец… – Глаза графа блеснули под полуопущенными веками, как дальние молнии. – Или не видите вы, кто перед вами?

– Вы, вы, может быть… Вы – Агасферус? – неуверенно спросил канцлер.

– Агасферус? Не знаю такого. Я – Феникс… Помню, когда я впервые был в Санкт-Петербурге…

– Как, вы уже были у нас? – удивились и канцлер и секретарь.

– Конечно, в 1762 году, когда ваша belle-femme[10], верхом на гвардейском солдате прискакала на трон. Кстати, кланяйтесь от меня новому фавориту, Ланскому.

– Не извольте, сударь, отзываться так фривольно о государыне нашей, – сухо проворчал канцлер. – А вас в памятные те дни я в столице не видывал.

– Меня тогда звали граф Сен-Жермен.

– Позвольте, тот тощий седенький французик, темный приятель Орловых, всех уверявший, что владеет философским камнем и жизненным эликсиром?.. Точно, он был тогда в столице, но у него с вами никакого сходства.

– А между тем, граф Сен-Жермен – я!

При этих словах Калиостро порылся в заднем кармане кафтана, вытянул нечистый шелковый платок, печатку, затрепанные листки, червонец, и, наконец, тяжелую, окованную золотом табакерку.

– Угощайтесь, – протянул он табакерку Елагину.

Канцлер взял понюшку, смеясь.

– Этак вы скажете, что были и Казановой, тоже приезжавшим сюда…

– Джиакомо Казанова? – Да, это был я.

– Как? Тот старый, вонючий итальянец, коричневый, как выжатый лимон, – побойтесь, граф, Бога, – я отлично помню Казанову: в пыльных чулках, в поношенном дорожном кафтане, трактирный болтун, от которого несло дешевым вином и дешевыми гостиницами, где веселых девок торгуют за наш алтын – безбожно так шутить, граф.

– А между тем, я жив и в Казанове – задумчиво сказал Калиостро. Оперев голову на пухлые кулаки, он повел глазами на окно. И вдруг, гневно багровея, засопел, фыркнул.

– Калиострова ложь, застольная болтовня, – я вижу, так думают мои кавалеры и рыцари. А то, что явилось вам тут, в моем волшебном алмазе, тоже Калиостровы шутки? Перстень блеснул влажным огнем.

– Нет, то не шутки, – холодно сказал Елагин, жмурясь от блеска бриллианта. – Но имена, названные нам в ложе Гигея, отнюдь не понятны. Что означает Ма-Ро-Бо?.. ероглиф невразумительный, китайская надпись, – прочтите ее.

– О, нет. Читайте сами. Все имена в имени Феникс… читайте сами, сами.

Граф встал с гневом, быстро зашагал по многооконной зале. А на пороге пробормотал под нос, покусывая губы.

– Прочесть им имена… О, если бы я мог… Если б их знать…

После обеда канцлер и секретарь, без графа, курили по трубке крепкого кнастера в диванной, что окнами на Неву.

– Разгневался гость наш, – ворчал уже по-русски Елагин из облака табачного дыма. – Имажинирует изрядные небылицы, такую ермолафию развел, каково, брат: выходит, вначале бе сей кавалер Калиостр, да он же и в конце. Альфа и Омега.

– Кощунник он, – нахмурился Кривцов. – А может…

– Что может? Не тяни… – нахмурился и канцлер.

– Сам, сударь, не ведаю. То видится он мне шушигой, обманщиком, шпыней иностранным, коего в три шеи отседова гнать надобно… А то…

– Ну?

– А то явно мне, что ужасный маг сей человек, камень мудрости разумеющий. И что нарочно над нами он потешается, глаза нам отводит.

– Отводит? – Елагин мягко рассмеялся. – И точно: приметил ли, как лики его меняются? То впрямь свиное рыло, то огнь быстрый, бледный. Вовсе иные люди в нем заключены. Уповательно, он маг.

– Маг, – печально и твердо повторил Кривцов.

А потом, отмахнув рукою табачный дым, спросил с робостью:

– Сударь, почто же госпожа графиня за стол к вам не жалует?

– А видишь ли, батюшка, сказывал граф, что неможется ей и что выходить к нам не будет.