Читаем Граф Сардинский: Дмитрий Хвостов и русская культура полностью

ВерхолетДа без меня нельзя ж вам будет обойтиться:Пришло бы ведь ни с чем Честону возвратиться,Напрасно время здесь и труд свой погубя…ЧестонДа знаете ли вы его?ВерхолетКак сам себя;И этот батюшка любовника МиленыВ передней у меня потер спиною стены.Не правда ли, Полист? Вам скажет секретарь.ПолистБесплодно потоптав он крыльца здешних бар,Которые ему совсем уж отказали, –Знать, невозможностью дать чин ему считали, –Не помню, у меня как случай он нашел –И я его тотчас чрез графа произвел.ЧестонБожуся вам, что вы не знаете Честона.
ВерхолетНе знать его, сударь, мне не было б урона,Но если я его вам живо опишу,Со мною о этóм я спор ваш утишу.Чванкина (Честону на ухо)Не спорь, отец мой, с ним: он, знаешь, барин знатный.Честон (на ухо Чванкиной)Он дерзкий человек, хвастун, шалун развратный!Чванкина (заткнув уши)Не слышу я.ВерхолетЧто там вам смеют говорить?Чванкина (с трусостью)Нет… право, ничего… Изволит вас хвалить.ВерхолетДа почему же то быть может непонятно,Что мне Честон знаком?ЧестонМне то невероятно
По слуху одному, который говорит,Что, честно он служа, в передних не стоит,Что он чрез подлости достоинств не ловитель,Что барин – честь его, а служба – покровитель,Что молвить за себя не просит он словца, –А впрочем, я его не знаю и лица.ВерхолетТак я ж вам сделаю его изображенье.Лицо широкое его, как уложенье,Одето в красненький сафьянный переплет;Не верю я тому, но, кажется, он пьет;Хоть сед от старости, но бодр еще довольно…ЧестонА я вот слышал так, что говорит он вольно:И если бы когда и граф какой стал лгать,В глаза бы он сказал, что граф изволит врать.Он сух, лицо его нимало не широко,И хвастунов его далеко видит око;А впрочем, он во всем походит на меня.
Но чтобы всё сказать – Честон, судáрь, сам я.ВерхолетКакое же вранье, какая дерзость эта!..Ну, кстати ль, старичок, в твои почтенны летаЛгать нагло…ЧванкинаПодлинно!ЧестонНет, вам, когда вы граф,Не стыдно ль, честности, сударь, презрев устав,Который вам хранить…ВерхолетЯ вас не разумею.ЧестонПоди, сударь, поди, я вместо вас краснею,А вы…ВерхолетПолист! уже ль все письма к королям?..Полист
Готовы все, судáрь.Честон (к Чванкиной)А вы, не стыдно ль вам,Когда при вас меня уверить в том дерзают,Что я – не я, когда притом меня ругают,А вы, сударыня, молчание храня…ЧванкинаОх, боже мой! на что ссылаться на меня…Честон ли ты иль нет, я этого не знаю;Угодно графу как, я так и почитаю.ЧестонКак! столько подлости вы можете иметь,Чтоб уличить его в толь видной лжи не сметь!И, быв знакомы мне, сударыня, так близко,Хотите потакать, и потакать так низко?..Не граф, поверьте мне, – хвастун престрашный он,И это правда так, как то, что я Честон.ЧванкинаТак что ж, что ты Честон, хоть знаю, да не верю[Княжнин: 370–373].
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное