Граф Сен-Жермен

То, о чем Сен-Жермен говорит как о худшем преследовании в своей жизни, должно было означать преследование со стороны Шуазёля, в результате которого он был вынужден отказаться от имени Сен-Жермена. Но когда Гемминген-Гуттенберг цитирует его слова «доказательство его происхождения находились в руках человека, от которого он зависел, и это навлекло на него худшее в его жизни преследование», надо задать вопрос, правильно ли он это понял. Трудно представить, как доказательство происхождения Сен-Жермена могло находиться в руках Шуазёля, или же — если представить, что Шуазёлю, благодаря его австрийским связям, его показал император, императрица или Кауниц — как оно могло попасть в их руки. Совершенно очевидно, что Сен-Жермен не был в зависимости ни от кого из этих людей. Гемминген-Гуттенберг знал Сен-Жермена как бедного человека. Очевидно, что богатства его лишила авантюра в Брюсселе и Турне — не дошедшая, в отличие от других, до ушей Гемминген-Гуттенберга и маркграфа. Его богатство было в драгоценностях, а драгоценности хранились в банке госпожи Неттин, который, после того как Сен-Жермен был отстранен отдел в Турне, задержал их. Объединение Кобенцля, семейства Неттин и Кауница — это было для него уже слишком. Его обманом лишили всего, чем он владел. Гемминген-Гуттенбергу он об этом не рассказал. Гемминген-Гуттенберг, неправильно понимая рассказанное, видя в нем человека без средств и слыша слова «зависимость», объединил это с рассказом о его происхождении и вообразил, что обстоятельства его рождения сделали его зависимым в финансовом плане. Возможно, однако, что в определенном смысле Сен-Жермен действительно от кого-то зависел, но в чем и от кого — Гемминген-Гуттенберг совершенно не догадывался.

Чтобы перейти к этому вопросу, мы должны вернуться к тем отрывкам из его свидетельства, которые относятся к Орлову и российскому флоту.

Мы видели, как Сен-Жермен подтвердил Геммингену-Гуттенбергу, что он впервые встретил Алексея Орлова в Италии, а вовсе не во время своего пребывания в России. Это, очевидно, лишает ценности идею фон Гляйхена о том, что Орлов приветствовал его в Нюрнберге якобы в память о том, какую роль он сыграл в революции, вознесшей на трон Екатерину. Более того, переворот, организованный братьями Орловыми, был делом всего одной ночи, и трудно было бы представить себе, какую роль в нем мог бы сыграть Сен-Жермен, да еще такую, для которой ему надо было бы надеть форму российского генерала. Есть и более важный момент. Форменная одежда не выпускается, подобно медалям, в память прошлых заслуг, но выдается для облегчения неких будущих действий. Сен-Жермен говорит нам, что именно в Пизе он получил свой патент. Это означает — зимой 1769–1770 годов, когда русский флот вошел в Ливорно на своем пути в Турцию (но не на обратном пути, так как флот получил от него рецепт чая против солнечного удара в турецких водах). Здесь мы должны отметить ошибку во времени в повествовании Геммингена-Гуттенберга. Орлов вернулся в Санкт-Петербург в марте 1771 года. Когда Гемминген-Гуттенберг приехал вместе с Сен-Жерменом и маркграфом Александром в Нюрнберг для встречи с Орловым, это должно было произойти, когда он ехал из России за границу с совершенно другой миссией. Екатерина получила известие, что в Италии два поляка представляли какую-то девушку в качестве незаконной дочери императрицы Елизаветы. Это могло означать только одно — они готовили ее стать претенденткой на трон Екатерины, и тогда она послала Орлова привезти девушку из Италии (что он и сделал, завлек ее на борт корабля в Ливорно; однако это произошло уже после обеда в Нюрнберге).