Граф Сен-Жермен

Когда господин Каудербах удалился, я послал записку главе правительства с просьбой о встрече. Он только что вернулся домой со званого обеда, который состоялся в семь часов вечера, а потому отложил встречу со мной до девяти часов утра. Я пришел к нему и сразу же спросил о новостях в деле господина Сен-Жермена. Он ответил, что может отвечать только лишь за себя, и добавил, что мне необходимо представить петицию господину Бентинку, президенту Комитета советников. Он полагает, что этот государственный орган, возможно, согласится на арест господина Сен-Жермена, однако вряд ли пойдет на его экстрадицию, пока не будет получена соответствующая санкция от властных структур Голландии ближайшего созыва. Я ответил, что не стану предоставлять материалы господину Бентинку и пояснил причину моего нежелания. Затем я рассказал о подробностях отъезда господина Сен-Жермена и о том, что ему предшествовало, исключая, впрочем, обстоятельства, которые могли бы бросить тень на хозяина дома, поэтому изложил все детали этого дела с целью убедить собеседника в том, что эти факты добыты моими соглядатаями, которые вели наблюдение за Бентинком. Услышанное, как мне показалось, вызвало в нем чувство искреннего негодования. Я сказал, что в бегстве этого авантюриста главную роль сыграла Гаага. Он же, возможно, будет искать убежища в Амстердаме, поэтому-то я и собираюсь сейчас же известить об этом нашего флотского интенданта — господина д'Астье — и именем Его Величества потребовать ареста проходимца с дальнейшим содержанием под стражей до тех пор, пока не будут получены окончательные распоряжения по этому поводу. Я действительно написал ему письмо, копию которого прилагаю к этому посланию. Затем я сказал секретарю правительства, что авантюрист, возможно, будет искать убежище в какой-нибудь другой провинции, поэтому я обязан испросить разрешения Его Величества на вручение петиции Его Высочеству штатс-генералу. Итак, если какая-нибудь из голландских провинций откажет нам в содействии или даже попытается помочь бегству господина Сен-Жермена, мы будем немедленно извещены о том, где его искать, и смею надеяться на то, что если он вдруг будет найден в Англии или еще где-нибудь, то, безусловно, будет выдан нам, чтобы разрушить шаткое равновесие, из которого может сложиться приемлемый для всех мирный договор. Мои слова, по всей видимости, оказали на секретаря правительства нужное действие, и я бы не удивился, если бы мошенника тут же арестовали в Амстердаме. Однако, как мне думается, его давно уже там нет. Вполне возможно, что он достиг-таки границ республики. Представление, которое с Вашего разрешения я намерен передать штатс-генералу и черновик которого я приложил к письму, может принести желаемый результат, если же, конечно, Его Величество одобрит его, так как я хочу напечатать это заявление во всех газетах и думаю, что отдача не заставит себя долго ждать. Спешу сообщить, что в этом заявлении мне удалось заклеймить этого авантюриста в достаточно сильных выражениях, от которых ему нескоро удастся оправиться. Этим приговором я ославлю его на всю Европу.

Думаю, что проходимец ограничен в средствах. Он взял взаймы у еврея Боаса две тысячи флоринов под залог трех — уж не знаю, настоящих или фальшивых — опалов, вложенных в запечатанный конверт. Эти две тысячи флоринов должны быть возвращены двадцать пятого числа, и Боас сказал вчера господину Каудербаху, что если денежные векселя не будут погашены двадцать пятого числа, то он сразу же пустит опалы с молотка. По отношению к господину Бентинку я решил действовать согласно Вашим указаниям из последнего письма. Мое отношение к этому человеку останется неизменным до тех пор, пока Его Высочество не соизволит снабдить меня новыми распоряжениями на сей счет; и если мне удастся встретить его в один из этих дней, я буду говорить с ним о господине Сен-Жермене и об его отъезде, стараясь не выдать себя, и вместе с тем попытаюсь склонить его к полному отречению от своего поведения и связи с авантюристом».

В начале письма идет рассказ о событиях 16 апреля на встрече в Рисвике у российского посла графа Головкина. Там присутствовали герцог Брауншвейгский, граф д’Аффри и барон фон Райшах. Герцог Брауншвейгский сообщил д’Аффри, что граф Сен-Жермен изо всех сил добивался встречи, и что он, герцог, отказался. Ему однако было известно, что графу удалось встретиться с другими людьми, которых он назвать не может. Тогда д'Аффри сообщил герцогу, что герцог Шуазёль дезавуировал графа Сен-Жермена, и что ему нельзя было верить ни в чем касательно дел Франции или ее правительства. Он попросил герцога передать эти слова английскому послу Джозефу Йорку и отметил, что Великому пенсионарию Штайну и секретарю Анри Фагелю[152]

он уже все сказал сам. Герцог Брауншвейгский ответил, что он во всем будет поддерживать господина д'Аффри, но не желает быть замешанным в этом деле.[153]

Не достигло цели и письмо д’Аффри к д’Астье в Амстердам от 17 числа, поскольку к тому времени граф уже был вне пределов досягаемости: