— Но, сударь, ведь вы обещали отвезти меня к отцу! — воскликнула я, отталкивая его руку и вскинув голову.
— Да, я вам обещал это, так как видел, что вы колеблетесь; еще одно мгновение — и эти колебания, как вы сами могли убедиться, погубили бы нас всех: вашего отца, вас и меня. Теперь подумайте, — сказал граф, останавливая коня, — разве вы хотите убить барона? Хотите попасть в руки тому, кто намерен вас обесчестить? Одно ваше слово — и я вас отвезу в Меридорский замок.
— Вы сказали, у вас есть какое-то доказательство того, что вы действуете от имени моего отца?
— Доказательство — вот оно, — сказал граф, — возьмите это письмо и на первом же постоялом дворе, где мы остановимся, прочтите его. Повторяю, если, прочитав письмо, вы пожелаете вернуться в замок, клянусь честью, вы вольны будете это сделать. Но, если вы хоть сколько-нибудь уважаете барона, вы так не поступите, я уверен.
— Тогда вперед, сударь, и поскорее доберемся до этого самого постоялого двора, ибо я горю желанием убедиться в правдивости ваших слов.
— Не забывайте, — вы последовали за мной добровольно.
— Да, добровольно, если только можно говорить о доброй воле, оказавшись в моем положении. Разве можно говорить о доброй воле молодой девушки, которая может выбирать между смертью отца, бесчестьем и полным доверием к человеку почти незнакомому? Впрочем, пусть будет по-вашему: я следую за вами добровольно, и вы сами в этом убедитесь, если соблаговолите дать мне коня.
Граф сделал знак одному из своих людей, и тот спешился. Через мгновение я уже сидела в седле.
— Иноходец не мог убежать далеко, — сказал граф слуге, уступившему мне лошадь, — поищите его в лесу, покличьте его; он знает свое имя и, как собака, прибежит на голос или на свист. Вы присоединитесь к нам в Ла-Шатре.
Я невольно вздрогнула. Ла-Шатр находился в добрых десяти лье от Меридорского замка по дороге в Париж.
— Сударь, — сказала я графу, — я еду с вами. Но в Ла-Шатре мы поговорим.
— Это значит, сударыня, — ответил граф, — что и в Ла-Шатре вы соблаговолите отдать мне распоряжения.
Его притворная покорность меня ничуть не успокоила, и все же, поскольку у меня не было выбора, не было иного средства спастись от герцога Анжуйского, я молча продолжала путь. К рассвету мы добрались до Ла-Шатра. Но вместо того чтобы въехать в деревню, граф за сотню шагов от ее первых садов свернул с дороги и полем направился к одиноко стоящему домику.
Я придержала лошадь.
— Куда мы едем?
— Послушайте, сударыня, — сказал граф, — я уже имел возможность заметить, что вы мыслите чрезвычайно логично, и поэтому позволю себе обратиться к вашему рассудку. Можем ли мы, убегая от принца, самой могущественной особы в государстве после короля, — можем ли мы остановиться на обычном постоялом дворе посреди деревни, где первый же крестьянин, который нас увидит, не преминет нас выдать? Можно подкупить одного человека, но целую деревню не подкупишь.
Все ответы графа были весьма продуманны и убедительны, и это меня подавляло.
— Хорошо, — сказал я. — Поедемте.
И мы снова поскакали.
Нас ждали; один из всадников, незаметно от меня, отделился от нашей кавалькады, опередил нас и все подготовил. В камине более или менее чистой комнаты пылал огонь, постель была подготовлена.
— Вот ваша спальня, — сказал граф, — я буду ждать ваших приказаний.
Он поклонился и вышел, оставив меня одну.
Первое, что я сделала, это подошла к светильнику и достала из-за корсажа письмо отца… Вот оно, господин де Бюсси. Будьте моим судьей, прочтите его.
Бюсси взял письмо и прочел: