Горафло взглянул на шпинат и вздохнул. Затем он обратил взор на розоватую воду и отвернулся.
Шико понял, что настал благоприятный момент для атаки.
— Помните, как славно мы с вами поужинали в прошлый раз, — обратился он к Горанфло, — там, в кабачке у Монмартрских ворот? Пока наш славный король Генрих Третий бичевал себя и других, мы уничтожили чирка из болот Гранж-Бательер и раковый суп, а все это запили превосходным бургундским; как бишь оно называется? Не то ли это вино, которое открыли вы?
— Это романейское вино, вино моей родины, — сказал Горанфло.
— Да, да припоминаю; это то самое молочко, которое вы сосали в младенчестве, достойный сын Ноя.
Горанфло с грустной улыбкой облизал губы.
— Ну и что вы скажете о тех бутылках, которые мы распили? — спросил Шико.
— Доброе было вино, однако бывает и получше.
— Это же говорил и как-то вечером и наш хозяин, Клод Бономе. Он утверждал, что в его погребе найдется с полсотни бутылок, рядом с которыми вино у его собрата с Монмартрских ворот просто дрянь.
— Чистая правда, — засвидетельствовал Горанфло.
— Как! Правда? — возмутился Шико. — И вы тянете эту мерзкую подкрашеную воду, когда вам стоит только руку протянуть, чтобы выпить такого вина? Фу!
И Шико схватил чашку и выплеснул ее содержимое на пол.
— Всему свое время, брат мой, — сказал Горанфло. — Вино хорошо, если после того как ты его выпьешь, тебе остается славить только Господа, создавшего такую благодать. Но если ты должен выступать с речью, то вода предпочтительнее, не по вкусу, конечно, а по воздействию: facunda est aqua[9]
.— Ба! — ответил Шико. — Magis facundum est vinum[10]
, и в доказательство я закажу бутылочку вашего романейского, хотя мне сегодня тоже выступать с речью. Я верю в чудодейственную силу вина; по чести, Горанфло, посоветуйте, какую закуску мне к нему взять.— Только не эту премерзостную зелень, — сказал монах. — Хуже ничего не придумаешь.
— Бррр! — содрогнулся Шико, взяв тарелку и поднеся ее к носу. — Бррр!
Он открыл маленькое окошко и выбросил на улицу шпинат вместе с тарелкой.
— Мэтр Клод! — обернувшись, позвал он.
Хозяин, который, по-видимому, подслушивал у дверей, мигом возник на пороге.
— Мэтр Клод, принесите мне две бутылки того романейского вина, которое, по вашим словам, у вас самое лучшее.
— Две бутылки! — удивился Горанфло. — Зачем две? Ведь я не буду пить.
— Если бы вы пили, я заказал бы четыре бутылки, я заказал бы шесть бутылок, я заказал бы все бутылки, сколько их есть в погребе. Но раз я пью один, двух бутылок мне хватит, ведь я питух никудышный.
— И верно, — сказал Горанфло, — две бутылки — это разумно, и, если при этом вы будете вкушать только постную пищу, ваш духовник не станет вас порицать.
— Само собой. Кто же ест скоромное в среду на великий пост? Этого еще не хватало.
Мэтр Бономе отправился в погреб за бутылками, а Шико подошел к шкафу для провизии и извлек оттуда откормленную манскую курицу.
— Что вы там делаете, брат мой? — воскликнул Горанфло, с невольным интересом следивший за всеми движениями гасконца. — Что вы там делаете?
— Вы видите, я схватил этого карпа из страха, как бы кто-нибудь другой не наложил на него лапу. В среду на великий пост этот род пищи пользовался особенным успехом.
— Карпа? — изумился Горанфло.
— Конечно, карпа, — сказал Шико, поворачивая перед его глазами аппетитную птицу.
— А с каких пор у карпа клюв? — спросил монах.
— Клюв! — воскликнул гасконец. — Где вы видите клюв? Это рыбья голова.
— А крылья?
— Плавники.
— А перья?
— Чешуя, милейший Горанфло. Да вы пьяны, что ли?
— Пьян! — возмутился Горанфло. — Я пьян! Ну уж это слишком. Я пьян! Я ел только что шпинат и не пил ничего, кроме воды.
— Ну и что? Значит, шпинат обременил вам желудок, а вода ударила в голову.
— Черт возьми! — воскликнул Горанфло. — Вот идет хозяин, пусть он скажет.
— Что скажет?
— Карп это или курица.
— Согласен, но сначала пусть он откупорит вино. Я хочу знать, каково вино на вкус. Откройте бутылку, мэтр Клод.
Мэтр Клод откупорил бутылку и наполнил до половины стакан Шико.
Шико осушил стакан и прищелкнул языком.
— Ах! — сказал он. — Я бездарный дегустатор, у моего языка совершенно нет памяти; я не могу определить, хуже или лучше это вино, чем то, что мы пили у Монмартрских ворот. Я даже не уверен, что это то самое вино.
Глаза брата Горанфло засверкали при виде нескольких капелек рубиновой влаги, оставшихся на дне стакана Шико.
— Держите, брат мой, — сказал Шико, налив с наперсток вина в стакан монаха, — вы посланы в сей мир, дабы служить ближнему; наставьте же меня на путь истинный.
Горанфло взял стакан, поднес к губам и, смакуя, медленно выцедил сквозь зубы его содержимое.
— Нет сомненья, это вино того же сорта, — изрек он, — но…
— Но?… — повторил Шико.
— … но его тут было слишком мало, чтобы я мог сказать, хуже оно или лучше монмартрского.
— А я все же хотел бы это знать. Чума на мою голову! Я не хочу быть обманутым, и, если бы вам, брат мой, не предстояло произносить речь, я попросил бы вас еще раз продегустировать это вино.
— Так и быть, только ради вас, — сказал монах.