Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

И они в самом деле возвратились в Тюильри, а Нарбонн, поднявшийся на волне любви, был сметен ураганным ветром.

Это падение произошло в начале марта 1792 года.

Прошло всего три месяца со дня встречи королевы с Жильбером, когда к королю Людовику XVI был допущен невысокий человек, расторопный, бодрый, подвижный, с загоревшим в походах умным лицом и полными огня глазами; ему было пятьдесят шесть лет, хотя выглядел он лет на десять моложе.

На нем была офицерская форма.

Он не более минуты находился в гостиной, куда его ввели; вскоре дверь отворилась и вошел король.

Они впервые видели друг друга.

Король бросил на посетителя тусклый, тяжелый взгляд, не лишенный, впрочем, наблюдательности; невысокий человек, в глазах которого ясно читались недоверие и решимость, пристально взглянул на короля.

В гостиной не было никого, кто мог бы доложить о незнакомце; следовательно, это было сделано заранее.

— Вы господин Дюмурье? — спросил король.

Дюмурье поклонился.

— Как давно вы в Париже?

— С начала февраля, государь.

— Вас вызвал господин де Нарбонн?

— Да, он прислал мне назначение в Эльзасскую армию под начало маршала Люкнера, а также сообщил о том, что я буду командовать дивизией в Безансоне.

— Однако вы не уехали?

— Я принял назначение, государь; однако я счел своим долгом заметить господину де Нарбонну, что, поскольку приближается война (Людовик XVI заметно вздрогнул), угрожающая принять всеобщий характер, — продолжал Дюмурье, будто не замечая волнения короля, — я подумал, что неплохо было бы обратить внимание на Юг, где нас могли бы захватить врасплох; вот почему мне показалось, что необходимо как можно скорее составить план обороны и отправить на Юг главнокомандующего с армией.

— Да, и вы представили свой план господину де Нарбонну, переговорив предварительно с господином де Жан-сонне и некоторыми членами Жиронды?

— Господин де Жансонне — мой друг, государь, и я полагаю, что он, как и я, друг вашему величеству.

— Значит, я имею дело с жирондистом? — усмехнувшись, спросил король.

— Государь, вы имеете дело с патриотом, верным подданным короля.

Людовик XVI кусал толстые губы.

— Значит ли это, что вы отказались от временного исполнения обязанностей министра иностранных дел ради служения королю и отечеству?

— Государь, я прежде всего ответил, что предпочел бы портфелю министра, временного или постоянного, обещанное мне назначение командующим армией; я солдат, а не дипломат.

— А меня, сударь, заверяли, что вы, напротив, и солдат и дипломат.

— Мне оказали слишком много чести, государь.

— Я настаивал, основываясь на этом заверении.

— Да, государь; а я продолжал отказываться, хотя вовсе не хотел бы вызвать ваше неудовольствие.

— Почему же вы отказываетесь?

— Потому что положение серьезно, государь: господин де Нарбонн смещен, господин де Лессар скомпрометирован; всякий, кто считает, что он чего-то стоит, имеет право отказаться от места или попросить, чтобы его использовали в соответствии с его способностями. Итак, государь, либо я чего-то стою, либо нет; если я ничего не стою, оставьте меня в моей безвестности — кто знает, какая судьба ждет меня, если я стану известен? Если же я чего-нибудь стою, не делайте из меня министра на один день, не облекайте меня властью на миг, но дайте мне то, на что я могу опереться, чтобы и вы в свою очередь могли опереться на меня. Наши дела — простите, государь, как видите, я считаю дела вашего величества своими, — наши дела за границей настолько плохи, что монархи вряд ли захотят иметь дело с временным министром; это временное назначение — простите мне прямоту солдата (не было никого скрытнее Дюмурье; однако при определенных обстоятельствах ему хотелось выглядеть искренним), — это временное назначение будет оплошностью; оно вызовет неудовольствие Собрания, и в глазах его членов я лишусь популярности; скажу более: это временное назначение скомпрометировало бы и короля, так как могло бы показаться, что он дорожит своим прежним кабинетом министров и лишь ждет удобного случая, чтобы к нему вернуться.

— А что, если бы таково и было мое намерение? Вы полагаете, сударь, что это было бы невозможно?

— Я считаю, государь, что настало время раз и навсегда порвать с прошлым.

— Да, а мне записаться в Клуб якобинцев, не так ли? Так вы сказали Л апорту.

— Клянусь честью, если бы ваше величество так поступили, то привели бы в замешательство все партии, и якобинцев, быть может, больше, чем всех других.

— Отчего же вы мне не посоветуете прямо сейчас надеть красный колпак?

— Эх, государь, если бы это могло помочь… — произнес Дюмурье.

Король на минуту задержал недоверчивый взгляд на человеке, ответившем ему таким образом, а затем продолжал:

— Итак, сударь, вы хотите стать постоянным министром?

— Я ничего не хочу, государь, я готов исполнить любые приказания короля, но предпочел бы, чтобы король послал меня на границу, а не оставлял в Париже.

— А если я, напротив, прикажу вам остаться в Париже и занять кресло министра иностранных дел? Что вы на это скажете?

Дюмурье улыбнулся.