Вместо знамен они несли виселицу с болтавшейся на веревке куклой, олицетворявшей собой королеву; бычью голову с рогами, к которым был привязан непристойный девиз; телячье сердце, насаженное на вертел с табличкой:
Были у них и флаги с такими надписями:
На углу улицы Сент-Антуан войско разделилось.
Сантер и его национальная гвардия отправились вдоль бульвара. На Сантере был мундир командира батальона. Сент-Юрюж в костюме рыночного грузчика верхом на покрытой попоной лошади, подведенной незнакомым конюхом, и Теруаньде Мерикур, возлежавшая на лафете пушки, которую тащили несколько человек с засученными рукавами, двинулись по улице Сент-Антуан.
Они должны были, миновав Вандомскую площадь, соединиться у монастыря фейянов.
Войско три часа двигалось через город, увлекая за собой население кварталов, где оно проходило.
Оно было похоже на горный поток, который, набухая, ревет и пенится.
Войско разрасталось на каждом перекрестке; на каждом углу улицы оно вспенивалось.
Люди шли молча; правда, время от времени они неожиданно нарушали тишину, разражаясь оглушительными криками или запевая знаменитую песню "Дело пойдет!" 1790 года; песня эта постепенно менялась, превращаясь из бодрящего марша в угрожающий гимн; наконец после пения раздавались крики: "Да здравствует нация!", "Да здравствуют санкюлоты!", "Долой господина и госпожу Вето!"
Задолго до того как показывалась голова колонны, приближение огромной толпы угадывалось по гулу, напоминавшему шум прилива; потом все отчетливей становились пение, крики, ропот, напоминавший завывание бури.
Прибыв на Вандомскую площадь, отряд Сантера, несший тополь, который намеревались высадить на террасе Фейянов, наткнулся на пост солдат национальной гвардии, преградивший ему путь; не было ничего проще, как растоптать этот пост, но нет — народ готовился к празднику, он хотел повеселиться, посмеяться, попугать господина и госпожу Вето: он не хотел убивать. Несшие дерево оставили мысль посадить его на террасе и пошли в соседний двор капуцинок.
В Собрании уже около часу слышали весь этот шум, как вдруг уполномоченные толпы явились требовать для тех, кого они представляли, оказать им милость и разрешить торжественно пройти перед Собранием.
Верньо поддержал это требование, но при этом предложил отправить шестьдесят депутатов на защиту дворца.
Они, жирондисты, тоже не прочь были попугать короля и королеву, но не хотели причинять им зла.
Кто-то из фейянов отверг предложение Верньо, заметив, что такая мера предосторожности была бы оскорбительна для парижан.
Может быть, этот человек в глубине души надеялся на преступление, скрывая свою надежду под показным доверием к парижанам?
Разрешение было дано; народ из предместий пройдет с оружием через зал.
Двери сейчас же распахиваются и пропускают тридцать тысяч человек, подписавших петицию. Шествие открывается в полдень, а заканчивается лишь в трем часам.
Толпа добилась исполнения половины своих требований; она прошла перед членами Собрания, она прочитала свою петицию; ей остается лишь отправиться к королю с требованием утвердить декрет.
После того как депутацию приняло Собрание, как может не принять ее король? Уж, конечно, король не более знатный вельможа, чем председатель Собрания, потому что, когда король приходит к нему, он не только садится в такое же
Вот почему король приказал передать, что он примет петицию, которую должны будут представить двадцать человек.
Народ и не собирался входить в Тюильри: он рассчитывал на то, что к королю отправятся лишь его представители, а все остальные пройдут под окнами.
Все эти флаги с угрожающими надписями, все эти страшные предметы вроде виселицы и бычьей головы народ рассчитывал показать королю и королеве через стекло.
Все ворота дворца были заперты; двор и сад Тюильри были оцеплены тройным кольцом: там расположились два эскадрона жандармерии, несколько батальонов национальных гвардейцев и четыре пушки.
Членам королевской семьи казалось, что они под надежной защитой, и потому они были спокойны.
Тем временем толпа, по-прежнему не имея дурных намерений, требовала, чтобы отворили ворота на террасу Фейянов.
Охранявшие ворота офицеры отказались их отпереть без приказа короля.
Тогда трое муниципальных чиновников потребовали пропустить их, чтобы получить от короля такой приказ.
Их пропустили.
Монжуа, автор "Истории Марии Антуанетты", сохранил для нас их имена.
Это были Буше-Рене, Буше-Сен-Совёр и Муше, тот самый мировой судья из Маре, кривоногий, скрюченный карлик, обмотанный непомерно широким трехцветным шарфом.
Они были пропущены во дворец и препровождены к королю.
Слово взял Муше.