Четырнадцатого в одиннадцать часов утра король спустился по парадной лестнице вместе с королевой и детьми; отряд из трех-четырех тысяч человек эскортировал королевскую семью; королева тщетно всматривалась в лица солдат и национальных гвардейцев, пытаясь прочесть в них симпатию; наиболее преданные отворачивались, избегая ее взгляда.
Что касается народа, то в его чувствах ошибиться было невозможно: со всех сторон неслись крики "Да здравствует Петион!". Вскоре, как бы в подтверждение того, что эта овация не минутный энтузиазм, король и королева могли прочесть на всех шляпах слова, свидетельствовавшие и о поражении королевской четы, и о победе ее врага: "Да здравствует Петион!"
Королева была бледна и дрожала всем телом; убежденная, вопреки тому, что она сказала г-же Кампан, в возможном покушении на жизнь короля, она каждую минуту вздрагивала: ей казалось, что вот-вот над ним будет занесен нож или кто-нибудь в него выстрелит.
Прибыв на Марсово поле, король вышел из кареты, занял место по левую руку от председателя Собрания и вместе с ним пошел к алтарю отечества.
Там королеве пришлось оставить короля и подняться вместе с детьми на отведенную им трибуну.
Она остановилась, отказываясь подниматься, пока король не займет своего места, и провожая его взглядом.
У подножия алтаря отечества произошла неожиданная заминка, что нередко случается во время больших скоплений народа.
Король исчез из виду, его словно поглотили людские волны.
Королева вскрикнула и кинулась было к нему.
Однако он появился снова, поднимаясь по ступеням алтаря отечества.
Наряду с обычными символами, фигурирующими на торжествах, такими, как Правосудие, Сила, Свобода, появилась еще одна таинственная и грозная фигура: под вуалью из крепа стоял человек в черном с кипарисовым венцом на голове.
Этот мрачный символ привлек внимание королевы.
Она не двигалась с места; убедившись в том, что король благополучно достиг вершины алтаря отечества, она теперь неотрывно смотрела на это страшное видение.
Сделав над собой усилие, скованным от ужаса языком она спросила, ни к кому не обращаясь:
— Кто этот господин в черном с кипарисовым венцом на голове?
Голос, заставивший ее содрогнуться, отвечал:
— Палач!
— А что он держит под крепом? — продолжала королева.
— Топор Карла Первого.
Смертельно побледнев, королева обернулась: звук этого голоса показался ей знакомым.
Она не ошиблась: говоривший оказался тем самым господином, с которым она уже встречалась в замке Таверне, у Севрского моста, а также во время возвращения из Варенна, — это был Калиостро.
Она вскрикнула и без чувств упала на руки мадам Елизаветы.
XXI
ОТЕЧЕСТВО В ОПАСНОСТИ
Двадцать второго июля в шесть часов утра, то есть спустя неделю после празднеств на Марсовом поле, весь Париж вздрогнул от выстрела из крупнокалиберной пушки, стрелявшей с Нового моста.
Эхом ей отозвалась пушка из Арсенала.
Каждый час на протяжении всего дня страшный грохот возобновлялся.
Шесть легионов национальной гвардии во главе со своими командирами собрались еще на рассвете у ратуши.
Там были организованы две процессии, которые должны пронести по улицам Парижа и предместий прокламацию о том, что отечество в опасности.
Идея о проведении этого устрашающего праздника принадлежала Дантону, тот обратился к Сержану с просьбой составить программу этого дня.
Сержан, посредственный художник-гравер, был непревзойденным постановщиком; полученные им в Тюильри оскорбления разожгли в нем ненависть; он показал в этой программе все, на что был способен, а заключительный аккорд грянул после 10 августа.
Итак, две процессии должны были отправиться в шесть часов утра от ратуши через весь Париж в противоположных направлениях: одна — вверх, другая — вниз.
Впереди каждой из них двигался отряд кавалерии во главе с музыкантами; музыка, написанная специально к этому случаю, была мрачна и напоминала скорее похоронный марш.
За отрядом кавалерии катились шесть пушек в один ряд, где это позволяла ширина набережных или улиц, а на узких улочках — по две в ряд.
Затем верхом ехали четверо секретарей Собрания, каждый из которых держал в руках плакат по словами:
Потом — двенадцать муниципальных чиновников в трехцветных шарфах и с саблями на боку.
За ними одинокий, как сама Франция, национальный гвардеец верхом на коне вез огромный трехцветный стяг, на котором было написано:
Затем в том же порядке, как и первая шестерка, двигались еще шесть пушек, с оглушительным грохотом тяжело подскакивавшие из-за неровностей дороги.
Потом следовал отряд национальной гвардии.
За ним — другой отряд кавалерии, замыкавший шествие.
На каждой площади, на каждом мосту, на каждом перекрестке кортеж останавливался.
Барабанный бой призывал к тишине.