Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

— Посмотрим, исповедался ли король, — прошептала она, после чего тоже вышла.

Тем временем мадам Елизавета снимала с себя кое-что из одежды, чтобы удобнее было прилечь на канапе.

Она расстегнула на шейном платке сердоликовую булавку и показала ее г-же Кампан. На камне была гравировка.

Гравировка представляла собой букет лилий с надписью под ними.

— Прочтите, — предложила мадам Елизавета.

Госпожа Кампан приблизилась к канделябру и прочитала:

"Забудь оскорбления, прости несправедливость".

— Боюсь, что эта максима не очень повлияет на наших врагов, — заметила принцесса, — однако от этого она будет нам не менее дорога.

Не успела она договорить, как со двора донесся выстрел.

Женщины вскрикнули.

— Вот и первый выстрел, — прошептала мадам Елизавета, — увы, он будет не последним!

Королеве доложили о появлении в Тюильри Петиона. Вот какими обстоятельствами сопровождалось появление мэра Парижа во дворце.

Он прибыл около половины одиннадцатого.

На этот раз его не заставили ожидать в приемной; напротив, ему сказали, что король его ждет; но, чтобы добраться до короля, ему пришлось пройти сначала сквозь ряды швейцарцев, потом через строй национальных гвардейцев, а затем сквозь толпу дворян, называвших себя "рыцарями кинжала".

Однако, поскольку всем было известно, что король сам посылал за Петионом и что тот при желании мог бы остаться в ратуше, своем собственном дворце, а не бросаться в этот львиный ров под названием Тюильри, он отделался кличками "предатель" и "Иуда", брошенными, как плевки, ему в лицо, пока он поднимался по лестницам.

Людовик XVI ожидал Петиона в той же комнате, где так круто обошелся с ним 21 июня.

Петион узнал дверь и улыбнулся.

Судьба предоставляла ему случай жестоко за себя отомстить.

В дверях мэра остановил Манда, командующий национальной гвардией.

— A-а, это вы, господин мэр! — молвил он.

— Да, сударь, это я, — с обычной флегмой отвечал Петион.

— Зачем вы сюда пришли?

— Я бы мог и не отвечать на ваш вопрос, господин Манда, не признавая за вами никакого права меня спрашивать; впрочем, я тороплюсь и вообще не собираюсь разговаривать с подчиненными…

— С подчиненными?

— Вы меня перебиваете, а ведь я вам сказал, что тороплюсь, господин Манда. Я явился сюда потому, что король трижды за мной посылал… Сам я бы не пришел.

— Ну что же, раз мне выпала честь встретиться с вами, господин Петион, я хочу вас спросить, почему чиновники городской полиции щедро выдали патроны марсельцам и почему я, Манда, получил всего по три штуки на каждого из моих людей!

— Прежде всего потому, — не теряя хладнокровия, отвечал Петион, — что на большее количество из Тиюльри запроса не поступало: по три патрона на каждого национального гвардейца, по сорок — на швейцарца; было выдано столько, сколько просил король.

— Чем же объяснить эту разницу в количестве?

— Об этом вам следует поговорить не со мной, а с королем, сударь; возможно, он не доверяет национальной гвардии.

— Но я, сударь, просил у вас пороху, — заметил Манда.

— Верно; к сожалению, вы не написали требования на его получение.

— Прекрасный ответ! — вскричал Манда. — Кажется, это ваше дело, ведь приказ должен исходить от вас.

Разговор вступил на почву, где Петиону трудно было бы отбиться; к счастью, дверь распахнулась и Рёдерер, синдик Коммуны, пришел на помощь мэру Парижа, объявив:

— Господин Петион, король ждет вас.

Петион вошел.

Король в самом деле с нетерпением его ожидал.

— А вот и вы, господин Петион! — сказал он. — В каком состоянии находится Париж?

Петион сделал краткий отчет о положении в городе.

— Вы ничего больше не хотите мне сказать, сударь? — спросил король.

— Нет, государь, — ответил Петион.

Король пристально посмотрел на Петиона.

— Неужели ничего?.. Совсем ничего?..

Петион широко раскрыл глаза, не понимая, чем вызвана такая настойчивость короля.

Король же с нетерпением ждал, когда Петион поднесет руку к глазу; это, как помнят читатели, было условным знаком, извещающим, что мэр Парижа принял двести тысяч франков и король может на него рассчитывать.

Петион почесал за ухом, но подносить палец к глазу как будто не собирался.

Значит, короля обманули: деньги присвоил какой-то мошенник.

Вошла королева.

Она появилась как раз в ту минуту, когда король растерялся, не зная, о чем бы еще спросить Петиона, а тот ждал новых вопросов.

— Ну что, — шепотом спросила Мария Антуанетта у супруга, — он наш друг?

— Нет, — отвечал король, — он не подал никакого знака.

— Так мы возьмем его в плен!

— Могу ли я удалиться, государь? — спросил Петион.

— Ради Бога, не выпускайте его! — воскликнула Мария Антуанетта.

— Сударь, через несколько минут я вас отпущу; но мне нужно с вами еще кое о чем поговорить, — громко сказал король. — Пройдите в этот кабинет.

Для тех, кто находился в кабинете, это означало: "Я вам поручаю господина Петиона; следите за ним и никуда его не выпускайте".

Находившиеся в кабинете отлично все поняли; они окружили Петибна, и тот почувствовал себя пленником.