Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

Были, наконец, и третьи — они полагали, что уже достигли цели своего путешествия, и понимали, что скоро популярность им изменит; улегшись в тени листвы, едва появившейся на древе республики, они печально спрашивали себя, стоит ли подниматься, снова препоясываться, брать в руки посох, и все ради того, чтобы споткнуться о первое же препятствие; таков был Ролан, таков был Петион.

Однако кому же, по мнению всех этих людей, принадлежало будущее? Кто был главным создателем юной республики, кто мог в будущем заняться ее усовершенствованием? Верньо.

Когда трапеза подходила к концу, он наполнил свой бокал и поднялся.

— Друзья мои! — начал он. — Я хочу предложить тост.

Все поднялись вслед за ним.

— За то, чтобы республика существовала вечно!

Все подхватили:

— За то, чтобы республика существовала вечно!

Он поднес было бокал к губам.

— Погодите! — остановила его г-жа Ролан.

У нее на груди была приколота свежая роза, едва распустившаяся, словно новая эра, в которую все они вступали; она сняла розу, оборвала ее лепестки и бросила их в бокал Верньо, как афинянка — в кубок Перикла.

Верньо печально улыбнулся, осушил свой бокал и, склонившись к сидевшему по левую от него руку Барбару, шепнул ему на ухо:

— Увы! Боюсь, что эта возвышенная душа ошибается! Сегодня вечером не розовые лепестки, а кипарисовые веточки надо бы бросать в наши бокалы. Мы пьем за республику, омывшую стопы в сентябрьской крови, и одному Богу известно, не пьем ли мы теперь за собственную смерть!.. Впрочем, это не имеет значения!.. — прибавил он, поднимая глаза к небу. — Если бы это вино было моей кровью, я и тогда выпил бы его за свободу и равенство!

— Да здравствует республика! — хором воскликнули все присутствовавшие.

Почти в то самое время, когда Верньо предлагал свой тост, а сотрапезники отвечали ему дружно: "Да здравствует республика!", напротив Тампля протрубили трубы и вслед за тем наступила тишина.

Через раскрытые окна своих комнат король и королева услышали, как член муниципалитета твердым, громким, звучным голосом прочитал декрет об упразднении королевской власти и об установлении республики.

XVII

ЖИТИЕ КОРОЛЯ-МУЧЕНИКА

Читатели могли заметить, с какой беспристрастностью мы, сохраняя форму романа, давали им возможность собственными глазами увидеть все, что было ужасного, жестокого, доброго, прекрасного, величественного, кровавого, низменного в людях и в следовавших одно за другим событиях.

Сегодня людей, о которых мы говорим, уже нет в живых; и лишь события, увековеченные историей, никогда не умирают и остаются с нами.

Итак, мы можем вызвать из могил всех лежащих там людей, лишь немногие из которых умерли своей смертью; мы можем сказать Мирабо: "Восстань, трибун!", Людовику XVI: "Восстань, мученик!"; мы можем сказать: "Восстаньте все, кого зовут Фаврасом, Лафайетом, Байи, Фурнье Американцем, Журданом Головорезом, Майяром, Теруань де Мерикур, Барнавом, Буйе, Гаменом, Петионом, Манюэлем, Дантоном, Робеспьером, Маратом, Верньо, Дюмурье, Марией Антуанеттой, г-жой Кампан, Барбару, Роланом, г-жой Ролан, — королем, королевой, крестьянином, трибунами, генералами, убийцами, газетчиками — восстаньте! Восстаньте и скажите, если я не так (хотя кто может похвастаться, что постиг все ваши тайны!) представил вас своим современникам, простым людям и великим мира сего, женщинам — особенно женщинам! — то есть матерям наших сыновей, которым я хочу преподать урок истории, восстаньте и скажите, какими вы были на самом деле. Я увидел вас такими!"

Мы можем сказать событиям, вставшим по обе стороны дороги, по которой мы идем: "Великий и светлый день 14 июля; мрачные и угрожающие ночи 5–6 октября; кровавая гроза на Марсовом поле, во время которой пороховой дым пронзали молнии, а пушечный грохот сливался с громом; провозвестие 20 июня, ужасная победа 10 августа, омерзительные воспоминания о 2–3 сентября! Все ли я о вас сказал? Правильно ли я все изложил? Не допустил ли я сознательной лжи? Не пытался ли я о чем-нибудь умолчать или что-нибудь оклеветать?"

И люди, как и события, ответят: "Ты искал истину без ненависти, без пристрастия, ты верил в то, что говоришь правду, когда на самом деле этого не было; ты оставался верен всей славе прошлого, безучастен к ослеплению настоящим, доверчив к обещаниям будущего; ты заслуживаешь оправдания, если не достоин большего!"

Итак, то, что я начал не как избранный судья, а как беспристрастный рассказчик, будет доведено до конца, и к этому концу нас неумолимо приближает каждый шаг. Наш рассказ стремительно катится под уклон, и немного предстоит ему остановок с 21 сентября, дня гибели монархии, до 21 января, дня смерти короля.

Мы слышали, как звонко была провозглашена республика под окнами королевской тюрьмы членом муниципалитета Любеном; это событие и привело нас в Тампль.

Возвратимся под мрачные своды замка, в котором заключены король, ставший простым смертным; королева, оставшаяся королевой; дева, которой предстоит стать мученицей, и два несчастных ребенка, невинных если не по происхождению, то по малолетству.