Графиня де Шарни. Части 4, 5, 6

Все нижние ряды, как мы уже сказали, были заняты Коммуной; выше сидели члены знаменитого комитета по надзору, организовавшего бойню; на самом верху этого треугольника виднелись три страшные физиономии, три выразительнейшие маски, придававшие Горе сходство с трехглавой гидрой.

Прежде всего — холодное и бесстрастное лицо Робеспьера; пергаментная кожа плотно обтягивает его узкий лоб; он часто мигает, пряча глаза за очками; вытянутыми руками он судорожно вцепился в колени наподобие египетской статуи, высеченной из самого прочного мрамора или порфира; этот сфинкс будто только один и владел тайной революции, однако никто не осмеливался его об этом расспрашивать.

Рядом с ним — некрасивое, но одухотворенное лицо Дантона, с перекошенным ртом, подвижное, отмеченное возвышенным уродством; у него невероятных размеров тело человека-быка; однако, несмотря на все это, он привлекателен: чувствуется, что сердце истинного патриота заставляет вздрагивать эту плоть и изливаться эту лаву и что его огромная рука, повинующаяся первому побуждению, с одинаковой легкостью готова поразить врага и поднять поверженного недруга.

19-821 А рядом с этими двумя лицами, такими разными, позади них, над ними, мелькал не то чтобы человек — человеческим существам непозволительно быть до такой степени безобразными, — но чудовище, химера, видение зловещее и в то же время смехотворное — Марат! У него лицо медного цвета, налитое желчью и кровью, и наглые, подслеповатые глазки; его невыразительный, большой рот словно предназначен кидать, вернее, изрыгать ругательства; у него кривой, кичливый нос, втягивающий через широко раздувающиеся ноздри ветер популярности, который носится над сточной канавой и выгребной ямой; Марат одет не лучше самого грязного своего почитателя: голова его обвязана грязной тряпкой, на ногах подбитые гвоздями башмаки без пряжек, а зачастую и без шнурков; на нем грубые штаны, испачканные или, точнее, пропитанные грязью; его рубашка распахнута на худой груди, чересчур широкой для человека его роста. Черный, грязный, засаленный узкий галстук не скрывает омерзительных уродливых сочленений на его шее, настолько неудачно пригнанных друг к другу, что голова то и дело никнет влево; его руки с толстыми пальцами грязны, они всегда устрашающе размахивают, грозят кулаками, а в перерывах между угрозами ерошат сальные волосы. Все это вместе, то есть туловище великана на ножках карлика, вызывало отвращение, и потому первым побуждением любого человека при виде этого чудовища было отвернуться; однако глаза успевали во всем его облике прочитать: 2 сентября! — и уж тогда человек не мог отвести взгляда от него и в ужасе замирал, словно увидев голову Медузы.

Вот этих троих жирондисты и обвиняли в стремлении к диктатуре.

Те же со своей стороны обвиняли жирондистов в тяге к федерализму.

Еще о двух людях, различных по интересам и убеждениям, пойдет речь в нашем рассказе — о Жильбере и Бийо; эти двое сидят на противоположных скамьях Собрания: Жильбер — на крайней справа, между Ланжюине и Керсеном; Бийо — на крайней слева, между Тюрио и Кутоном.

Члены бывшего Законодательного собрания сопровождали Конвент; они пришли торжественно отречься от власти и передать свои полномочия в руки преемников.

Франсуа де Нёшато, последний председатель распущенного Собрания, поднялся на трибуну и взял слово.

— Народные представители! — сказал он. — Законодательное собрание прекратило свою деятельность; оно вручает вам бразды правления.

Целью ваших усилий будет дать французам свободу, законы и мир: свободу, без которой французы больше не могут жить; законы — самое надежное основание для свободы; мир — единственную цель войны.

"Свобода, законы, мир" — эти три слова были выбиты греками на дверях Дельфийского храма; вам же предстоит начертать их на всей французской земле.

Законодательное собрание просуществовало год.

Оно пережило огромные и страшные события — 20 июня, 10 августа, 2–3 сентября! Оно оставляло Франции в наследство войну с двумя северными державами, гражданскую войну в Вандее, долг в два миллиарда двести миллионов ассигнатов и одержанную накануне победу при Вальми, о которой, однако, еще не всем было известно.

Петион единодушно избран председателем.

Кондорсе, Бриссо, Рабо-Сент-Этьенн, Верньо, Камю и Ласурс были избраны секретарями: из шести человек — пять жирондистов.

Весь Конвент, за исключением, может быть, тридцати или сорока членов, хотел установления республики; правда, на одном из собраний у г-жи Ролан жирондисты решили, что пойдут на дискуссию об изменениях в правительстве только в свой час, в свое время, в своем месте — иными словами, когда они завладеют исполнительными комиссиями, а также конституционной комиссией.

Однако 20 сентября, в день сражения при Вальми, другие бойцы в другом месте военных действий вели еще более значительное сражение!

Сен-Жюст, Лекиньо, Панис, Бийо-Варенн, Колло д’Эрбуа и еще несколько членов будущего Собрания обедали в Пале-Рояле; они решили, что завтра бросят своим врагам слово "Республика".