Как мы уже сказали, за этот год благодаря влиянию Мирабо, благодаря созданию Клуба фейянов, благодаря поддержке Байи и Лафайета, наконец, благодаря реакции, наступившей после возвращения королевской семьи из Варенна, двор сумел восстановить утерянную было власть, и эта власть дала о себе знать трауром и бойней. Семнадцатое июля мстило за 5–6 октября.
Как и говорил Жильбер, шансы монархии и народа сравнялись; оставалось узнать, кто выиграет решающую партию.
Мы уже видели, как, захваченный этими мыслями — ни одна из которых, впрочем, не заставила его замедлить шаг, — наш приятель Анж Питу, одетый в неизменную форму командующего национальной гвардией Арамона, пришел на Марсово поле со стороны моста Людовика XV по улице Гренель как раз вовремя, чтобы не дать сбросить Бийо в реку вместе с мертвецами.
С другой стороны, читатели помнят, как Жильбер, будучи у короля, получил записку без подписи и узнал почерк Калиостро; в ней были такие слова:
Как только он узнал от г-жи Кампан, что королева, оставившая его и попросившая подождать ее возвращения, задерживается и отпускает его, Жильбер сейчас же вышел из Тюильри и отправился почти тою же дорогой, что Питу; он прошел через Марсово поле, вошел в госпиталь Гро-Кайу и в сопровождении двух санитаров с фонарями стал осматривать койку за койкой, матрац за матрацем, палаты, коридоры, вестибюли и даже двор, пока чей-то голос не позвал его к умирающему.
Как мы уже знаем, этот голос принадлежал Питу, а умирающим оказался Бийо.
Мы рассказали о том, в каком состоянии Жильбер нашел достойного фермера и каковы были шансы за и против того, что он выживет; причем вторые, несомненно, одержали бы верх над первыми, если бы раненый имел дело с менее опытным врачом, нежели доктор Жильбер.
XXV
КАТРИН
Доктор Реналь считал своим долгом предупредить двух человек о безнадежном состоянии г-жи Бийо. Один из них, как видят читатели, лежал в постели в состоянии, близком к смерти: это был муж; итак, дочь была единственным человеком, кто мог бы приехать посидеть возле умирающей в последние ее минуты.
Необходимо было дать знать Катрин, в каком положении находилась ее мать, да и отец тоже, но где искать Катрин?
Было лишь одно возможное средство: обратиться к графу де Шарни.
Питу был так ласково, так доброжелательно принят графиней в тот день, когда по просьбе Жильбера он вез к ней ее сына, что он без малейшего колебания вызвался зайти к ней на улицу Кок-Эрон за адресом Катрин, хотя время уже было позднее.
Часы на башне Военной школы пробили половину двенадцатого, когда, кончив перевязку, Жильбер и Питу ушли от Бийо.
Жильбер поручил раненого заботам санитаров; он сделал все, что было в его силах, теперь оставалось положиться на природу.
Впрочем, Жильбер обещал зайти на следующий день.
Вместе с Питу он сел в свою карету, ожидавшую у дверей госпиталя, и приказал ехать на улицу Кок-Эрон.
Во всем квартале не было ни огонька.
Питу звонил в дверь уже около четверти часа и собрался было взяться за молоток, как вдруг услышал скрип, но не входной двери, а двери из каморки привратника; хриплый недовольный голос нетерпеливо спросил:
— Кто там?
— Я, — отвечал Питу.
— Кто вы?
— A-а, верно… Анж Питу, капитан национальной гвардии.
— Анж Питу?.. Не знаю такого!
— Капитан национальной гвардии!
— Капитан… — повторил привратник, — капитан…
— Капитан! — еще раз проговорил Питу, напирая на свое звание, звучавшее, как он знал, довольно внушительно.
И действительно, в те времена национальная гвардия имела, по крайней мере, не меньшее значение, чем прежде армия, и привратник мог подумать, что имеет дело с одним из адъютантов Лафайета.
Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая, а только подойдя поближе, спросил:
— Так что вам угодно, господин капитан?
— Я хочу поговорить с графом де Шарни.
— Его здесь нет.
— Тогда — с графиней.
— Ее тоже нет.
— Где же они?
— Нынче утром уехали.
— Куда?
— В свое поместье Бурсонн.
— Ах, дьявол! — словно говоря сам с собою, воскликнул Питу. — Должно быть, именно их я встретил в Даммартене; верно, это они проехали в почтовой карете… Если б я знал!..
Однако Питу знать это было не дано, и он упустил графа с графиней.
— Друг мой! — вмешался в разговор доктор. — Не могли бы вы в отсутствие своих хозяев ответить нам на один вопрос?
— Ах, простите, сударь, — спохватился привратник, привыкший иметь дело с аристократами и по голосу признавший в говорившем важного господина, — так вежливо и ласково тот к нему обращался.