Графские развалины

Он отстучал объемистый роман запоем, за двадцать дней. Ночная Лучница погибла, так и не победив… Через три дня погибла Лариса.

С тех пор писатель Кравцов написал — выдавил, вымучил — две или три страницы. Не от тоски, не от грусти потери, — наоборот, считал работу лучшим лекарством от безнадёги. Очень хотел писать — и не мог. Не видел того, о чем собирался поведать миру. Перед внутренним взором стояла искореженная «нива», как кровавые мальчики Бориса Годунова…

Писать по-другому — не видя — он не умел.

4

Теперь он стоял перед собственным персонажем. Смотрел на лицо, которое представлял до мельчайших черточек в те странные и шальные три недели. И хотел крикнуть:

ТЕБЯ НЕТ! НЕТ!! НЕТ!!!

Не крикнул.

Наверное, в душе его уживались две ипостаси — мистик и скептик, иначе не смог бы Кравцов на полном серьёзе и даже вполне правдоподобно описывать похождения восставших мертвецов и оборотней. И пожалуй, скептик был все же главнее. Сейчас он отодвинул коллегу в сторону и призвал, по примеру Сотникова, на помощь материализм, рационализм и парочку других «-измов», — помогло, и достаточно быстро. Рассуждал скептик примерно так: можно, конечно, предположить, что перед нами стоит плод авторской фантазии, неизвестно как материализовавшийся… Можно. Но почему бы, в порядке бреда, не допустить другую версию: Кравцов просто видел девушку когда-то раньше. Видел не мысленным писательским взором — обычно, глазами. Запомнившийся образ отложился где-то в дальнем-дальнем уголке — будто и нет его. А в нужный момент — когда Кравцов пускал в ход все ресурсы и неприкосновенные запасы мозга, проводя по двадцать часов в сутки над клавиатурой, — этот образ пошел в дело.

Браво, товарищ писатель. Делаете успехи. Сотников может вами гордиться.

Этот внутренний монолог промелькнул у него быстро, за считанные секунды, — к тому времени, когда наваждение ослабело, девушка успела сказать совсем немного. Кравцов начал слышать её на полуслове, словно забывчивый звукорежиссер в студии хлопнул себя по лбу и торопливо включил микрофон, стоящий перед диктором.

— …подарил по двадцать экземпляров здешней библиотеке. Так что вы теперь в Спасовке писатель, многим известный.

Это она про Пашу, догадался Кравцов. Ну спасибо старому дружку, удружил, — появилась его стараниями первая поклонница. Похоже, нездешняя, — иначе сказала бы «нашей библиотеке»… Но общение с ней всё равно что-то не вдохновляет — слишком уж похожа на Ларису и на ту, другую…

Он натянуто улыбнулся, ничего не ответив. Девушку его молчание не смутило.

— Скажите, пожалуйста, — сказала она, — у вас в «Битве Зверя» Заруцкий, он же Азраэль, — ангел Света или всё-таки Тьмы? Там, в конце можно понять и так и этак…

— Так оно и задумано, — снова улыбнулся Кравцов, уже вполне искренне. И стал объяснять, что и как у него задумано…

Чего бы ни хотела девушка от Кравцова, подход она выбрала безошибочный. Хочешь свести более близкое знакомство с ребенком — спроси о его любимой игрушке. С женщиной — спроси о её ребенке. Писателя, особенно начинающего или вконец исписавшегося, надежнее всего спрашивать о его книгах.

Короче говоря, вскоре обнаружилось, что Кравцов идет рядом с девушкой — но отнюдь не к магазину, а в противоположную сторону — по дорожке, ведущей к Спасовской церкви. И с большим жаром продолжает начатые объяснения…

Потом разговор перешел — Кравцова удивило, с какой лёгкостью и плавностью — на более общие литературные темы. С ней вообще всё получалось на удивление легко — не с литературой, с девушкой… С литературой у Кравцова в последнее время отношения складывались непростые.

Когда сквозь зелень лиственниц показалось жёлтое здание церкви, Кравцов понял: пора знакомиться. Знать, судьба такая. Спорить с судьбой он давно отучился.

— Не стоит говорить мне «вы», — сказала девушка, как будто прочитав его мысли. — Меня зовут Аделина, только не надо называть меня Линой, не люблю это имя. Лучше просто Ада.

В этот момент та часть натуры Кравцова, что искала связи и закономерности в любых случайностях, если было их больше одной, — эта его часть просто-таки остолбенела и застыла на месте. Имя девушки почти полностью совпадало с именем той, рождённой его писательской фантазией… Второе «я» — Кравцов-скептик — толкнул незримого коллегу локтем в бок: что, мол, челюсть-то отвесил? Если ты её уже видел — и забыл, то с тем же успехом мог услышать её имя, достаточно редкое, — и тоже забыть. А потом использовал в романе. Только и всего.

Короткая и невидимая миру схватка закончилась решительной победой Кравцова-скептика. И на слова девушки ответил именно он:

— Согласен, Ада. Но тогда ответная просьба: и вы зовите меня на «ты» и по фамилии, Кравцовым.

Он говорил и сам удивлялся себе — обычно переход на «ты» занимал у него куда большее время. Даже с молодыми симпатичными девушками.

— Вы тоже не любите… — начала было Ада, но быстро перестроилась: — Ты тоже не любишь своё имя?

— Полное — Леонид — ещё ничего, — вздохнул Кравцов. — Так ведь все тут же начинают сокращать: Лёня, Лёнчик, Леон, Лео… Тьфу.