Грань креста (СИ)

– Заберем… – поворачивается Люси к пациенту. – Ну и зачем тебе оно нужно?

– А чтоб было! – огрызается Донно Роберт в ответ, нагло ухмыляясь.

– Будет, будет. Дурдома полгода тебе будет, – сулит Рат. – Шура, перевяжи царапушки.

– Сам перевяжет. Была охота об него мараться, – швыряю клиенту на колени бинт. – Ну-ка, замотай, быстро!

– Тебе надо, ты и бинтуй! – продолжает изгаляться психопат.

Подхожу ближе, ударом пятки выбиваю у него из-под задницы стул, поднимаю за шкирку из лужицы натекшей на линолеум крови, куда он плюхнулся задом.

– Плохо понимаем?

Тот, не переставая злобно шипеть, обматывает кое-как запястье. Завязать кончики я все же помог.

– Вперед!

– Сейчас, штаны только переодену.

– Обойдешься, – толкаю с силой к двери, – счастливо, мадам. Отдохните от своего сокровища.

Иду не спеша к автомобилю. Показушник плетется следом, что-то бормоча. Отпирая салон, различаю слова:

– Ну, обожди, гаденыш, попадешься ты мне!

Мой локоть воткнулся родимцу точно в солнечное сплетение. Охнув, клиент сложился пополам и тут же схлопотал по шее сцепленными вместе ладонями. Подождав, покуда он перестанет дергаться, я потянул его за сальную гриву, вынуждая встать, и точным пинком направил в, распахнутую дверь автомобиля.

– Еще раз пасть свою вонючую раскроешь – не обижайся, что тебя не предупреждали.

Подействовало. На подобных типов всегда замечательно действует – они только перед домашними выпендриваться хороши.

Люси из кабины качает головой укоризненно:

– Только поговорили, и нате вам… Звереешь, Шура?

Недоумевая, гляжу на доктора. Она кивает утвердительно:

– Звереешь…

Глава двадцать шестая

А картинка – стоит. А сердце – болит. А домой – хоть не иди. Стыдно изводить домашних своим непонятным им состоянием. Они беспокоятся, я молчу. Мне им сказать нечего. Угнетает. Они-то ни при чем!

Я здорово тобою искалечен,

Но я дышу. Я жив еще пока.

И постоянно, неотступно каждый вечер

Сжимает сердце лютая тоска.

Я прячу боль. Я вынужден скрываться.

Я не хочу быть кем-то уличен.

С тобой невыносимо расставаться,

Ну почему ты не могла остаться?

Похоже, я надолго обречен

Метаться в угол из угла тревожно

И каждый день молить тебя: «Вернись!»,

Прекрасно зная – это невозможно.

Должно быть, я живу.

Но вряд ли это жизнь.

Не написал – выплакал…

Шума я старался по возможности не производить. Более не для того, чтобы меня не заметили в темноте, а чтоб самому суметь услышать возможное перемещение крадущегося клиента. Рат, кое-что различавшая в кромешном мраке (ее глаза куда как лучше моих на это пригодны), шепотком подсказывала, как обойти препятствия. Без этих указаний я давным-давно бы расшиб себе лоб о какой-нибудь косяк в путаном лабиринте комнат.

Чужое присутствие почувствовалось сразу. Не звук, не дыхание, а просто: кто-то есть. Отреагировала секундой позже и мышка, пискнув:

– Клиент на диване, прямо. У твоего плеча справа – выключатель. Попробуй – может, он пробки все же не вывернул. Только зажмурься сперва ослепнешь.

– Плевать. – Я хлопнул ладонью по стене. Огромная хрустальная люстра брызнула белым светом. Перед глазами поплыли яркие круги. Когда зрение восстановилось, на бархатном диване напротив сидел человек, подозрительно меня разглядывающий.

– Я «Скорую» не вызывал! – взвизгнул он истерично.

– Ага, – согласился я, – к тебе вызвали. Собирайся в темпе.

– Не буду!

– Будешь.

– Куда?

– А то не знаешь…

Пациент порывисто вскочил на красный бархат, срывая с ковра допотопный винчестер. Задергал рукоять, пытаясь загнать патрон в патронник. Я, не вынимая рук из карманов, тоскливо взирал на его телодвижения. Люси на плече завывала, топала и рвала мое ухо.

Сладив с ружьем, больной повернулся в нашу сторону, водя стволом вверх-вниз.

– Зря ты это затеваешь… – вздохнул я.

Клиент взглянул мне в глаза, открыл рот, чтобы что-то крикнуть, и тихо закрыл его. Не знаю уж, что он прочитал в моем взоре, но руки его понуро опустились, расслабли, обмякли, безвольно выпустили из пальцев приклад. Винчестер грохнулся на цветастое шерстяное покрытие пола.

– Напрыгался? – зевнув, поинтересовался я. – Ну, пошли.

Начальница была готова лопнуть, как полная ампула в печке, от гнева. Даже шерсть ее встала дыбом. Хвост наотмашь колошматил по жести капота.

– Шурка, я откажусь с тобой работать! Вали на линию вкалывать! Мне не нужен дохлый фельдшер! Труп мало того что воняет, так еще и ящик носить не может!

– Не может, говоришь… А я что делаю?

– Что ты сказал?!

– Ничего. Прости. Устал, наверное.

Я выловил из-за кислородного баллона склянку с виски. Скрутил пробочку. Сделал большой глоток, сплюнул на пол. Закрутив аккуратно, убрал на место. Закурил.

Мышка, насупясь, следила за моими манипуляциями. Дернула ушками:

– Не нравишься ты мне что-то последнее время, парень.

– Ты думаешь, я себе нравлюсь…

А сырая хмарь после твоего отлета на много дней сменилась ясным синим небом и почти летним ласковым теплом. Только не радовало меня солнышко становилось еще хуже. Да и обманчиво солнце осени – холодно уже ночами, и копится в низинах тяжелый сырой туман.