Грань креста (СИ)

– Психический, что ли?

– Ну, вроде как.

– Это ты Кабана повязал?

Я кивнул. Было когда-то такое дело. В глазках сидящего родилось подобие интереса, он привстал.

– Здоров ты ножичком баловать, слышал. Ладно. Я – Волдырь.

– Кто нас вызвал?

– Ну я.

– А что произошло?

– Да этот Кузя чокнутый своих наколбасил целую гору. Теперь сидит там, как сыч на толчке, и шмаляет по ком ни попадя.

– Что за Кузя? Каких своих?

– Пошли, сам зирнешь. Только сильно не высовывайся, коли у тебя не две головы, конечно.

Одна, увы. Я с осторожностью выдвинул ее из-за оштукатуренного угла барака.

По двору валяются разорванные тела охраны – человек шесть, если не больше. Часовые на трех вышках тоже расстреляны – двое распластались на земле, один повис на ограждении площадки. Не похоже, чтобы кто-то мог уцелеть – по ним молотили пулями долго и с чувством.

Четвертая вышка подает признаки жизни – ствол пулемета с навернутым на него длинным конусом пламегасителя ходит из стороны в сторону, пытаясь нащупать малейшее шевеление во дворе.

– Вон там он и засел, Кузя полоумный.

– Ну и зачем ты меня вызвал? Здесь работа для военной полиции.

– Мне – и легавым стучать? – оскорбился татуированный. – Западло! Да и чокнулся он, сто пудов. Все орал, что не может глядеть, как пеньки мучатся.

– Кто?

– Да пеньки, – терпеливо объяснял Волдырь, – ну эти, из цеха. Их паук до того заморочил, что точно, как пеньки стали. Побазарить не с кем.

– Паук?

– Да ты откуда свалился, в натуре? – изумился собеседник. – Идем, покажу.

Длинный зал производственного корпуса заполняли стоявшие в четыре ряда высоченные стойки, выкрашенные в серый цвет. Наверху стоек крепились странной формы контейнеры, от них тянулись вниз блестящие яркие нити, концы которых болтались над наклонно стоящими на полу шестигранными рамами.

Перед каждой рамой – простой табурет с сидящим на нем заключенным. Лица людей отрешенно-отсутствующие, глаза пусты. Руки всех синхронно, как по команде, взлетают вверх, хватают нить, рывком сдергивают и крепят сложным узлом на раме. Завязав узел, снова вздымаются, продолжая раз за разом бесконечное размеренное движение.

А ведь правда, по команде! Из скрытого где-то динамика несется нечто вроде монотонной мелодии без слов. Руки работающих с точностью балерины совершают сложные эволюции в такт ей.

– Вон он, паук-то. – Волдырь показал вверх. Пение издавал, оказывается, вовсе не динамик. Над дальними воротами цеха, невесть как держась на стене, растопырилось многоногое чудище – не то гигантский краб, не то и впрямь паук ярко-золотого цвета. Шевеля членистыми лапами и помаргивая многочисленными красными глазками, монстр широко разевал беззубый клюв, откуда раздавались заворожившие арестантов звуки.

– Он их и дурит, чтоб плели лучше свою тряхомуть.

– Что здесь производят? – не мог понять я существо процесса.

– Там где-то у вояк штука торчит. Зеркало звать. Через нее сюда попадают. А это к нему запчасти. Сорок девять кусков – отражатель. Крякнет Зеркальце у фуражек – раз-два, и новое воткнут. Их тут до драной Феклы уже напасли, на два века вперед хватит.

– А ты таким замороченным стать не боишься?

– Что бояться? Мне-то уколов не делали. Должен кто-то порядок у пеньков держать. Фуражки ни в рабочую, ни в жилку носу не кажут – ссуть. Меня и оставили.

– А это не западло? – полюбопытствовал я, памятуя кое-что из тюремных порядков по слышанным некогда разговорам бойцов батальона охраны. – Вроде выходит, с легавыми сотрудничаешь?

– А! – махнул рукой Волдырь. – Зато пеньки сдохнут сегодня, а я завтра.

Безупречная логика, что говорить.

Я отправился в автомобиль передавать сообщение военной полиции. Начальница, мирно жующая, сидя на папке с бумагами, прищурилась на меня:

– Что, своими силами попытаться взять не желаешь?

– А! – махнул я рукой в сторону расстрелянной охраны. – Они сдохли сегодня, а я хочу завтра.

Глава двадцать пятая

Какой это там Сашка считал, потому что ему будет легче, что он уже простился? Как бы не так! Может, и сошло бы. Но этот взгляд! Через все барьеры, через толпу – насквозь, через всё – прямо мне в глаза. Перестало существовать окружающее, исчезли люди, пропал аэропорт, осталась ты.

Ты не умеешь прощаться? А что же ты делала?..

…Верный привычке провожать автобус или электричку, покуда они не скроются из виду, глядел и как растворяется в дождливой хмари самолет.

Ну, вот и все. Теперь уже на самом деле, окончательно все.

Люси, аки Юлий Цезарь, вершила четыре дела одновременно – носилась с авторучкой влево-вправо по капоту, отписывая очередную карту вызова, грызла холодный картофель-фри, обильно посыпая мелкими крошками кабину, слушала меня и пыталась разобраться с пилотом, куда нам все-таки поворачивать.

– Загородное шоссе, дом два. Паскер Донно Роберт Мария, – обратилась ко мне мышка, так и не договорившись с Патриком. – Жутко знакомая фамилия. Это не тот эксплозивный психопат, что постоянно вены режет? Шурик, не помнишь? Мы с тобой вроде у него были.

Я внутренне усмехнулся знаменательному совпадению этих координат с адресом широко известного дурдома у себя на родине.