Адам Тюдор

Грань Земли

Глава 1

Улица утопала в духоте ночного июня, но всё же была тихой и неприметной. Это была одна из тех ночей, когда кузнечики в траве стрекочут в ожидании дождя, и всё замирает в своей призрачности, светлости и непорочности.

По тёплому асфальту, в ярком свете луны, брела босая рыжеволосая девушка. Её тонкие губы растянулись в полуулыбке, а в больших карих глазах отражались столбы яркого пламени, вздымаемые вокруг домов под указку её рук. То были огненные узоры человеческих жизней, проекции духовного огня, в который она вглядывалась и который изучала, если на то была причина, но чаще всего в огне переливались — стирка, глажка, ужины, обеды и завтраки, ссоры и любовные утехи. Когда-то для девушки это было впервые, и она могла часами задерживаться на одних и тех же мгновениях, преисполненных особой чувственностью, любовью, прощением, обидой и злостью. Эти картины застывали в языках пламени и воображении, но сильнее прочих девушку влекло неизменное счастье, умиротворённость человеческого сердца. И если задержать дыхание, затаиться, можно услышать едва уловимый трепет жизни.

Но прошло время, и девушка подловчилась. Теперь она осматривала дома лишь беглым взглядом, и в этом взгляде она улавливала все звуки, запахи, настроения и колебания чувств.

Затем взмах рукой, и пламя угасало, а девушка переходила к следующему дому. Но даже спустя время, она не могла игнорировать редкую красоту или ужас быта, они приковывали взгляд, заставляя восхищаться или содрогаться от боли и обиды. К примеру, сейчас, когда в хлипком, покривившемся домике мужчина в пьяном угаре избивал супругу, сердце и мозг его были покрыты тёмными пятнами, от них разливалась столь же тёмная аура и пачкала всё вокруг, подобно той грязи, что остаётся после крыс и тараканов. Он не жалел сил, похабно кричал, и от ругани воздух становился всё темнее. А образ супруги таял и слабел, окрашиваясь в болотисто-зелёные тона. И вот перед тобой два сердца. Одно колотится, сгорает в слепой ярости, а второе сжимается в тисках предательства, и в нём нет больше живой крови, только горечь и желчь.

Взмах рукой, и пламя гаснет. Как жаль, что дому этому нельзя помочь. Так уж люди выстроили свою жизнь. С тяжёлым сердцем Тэсса двигается дальше. Она видела всякое и даже разбирала на фрагменты, но не всегда могла постигнуть увиденные образы, действия и намерения. «Как можно жить с человеком, который тебя разъедает? Как можно настолько не любить себя?!» — Часто спрашивала Тэсса и вместе с тем глотала чужую боль и обиду, слёзы, депрессии и истерики. Как много человеческой низости может быть скрыто за четырьмя стенами. Родители, отравляющие собственных детей ужасным воспитанием, высмеивая и прививая стыд за самобытность и талант, стыд за самого себя, что иссушает жизнь… Или неблагодарные дети, оставляющие мать и отца в нищете, когда они уже не способны гнуть спины на благо собственных чад. Неверные жёны и изменники-мужья, которые и дня не могут провести без того, чтобы не предать друг друга и себя словом, взглядом или делом.

Однако, порой Тэссу посещали видения о счастливых семьях, и всё путалось.

Почему одни столь блаженны, а другие несчастны? Почему нельзя жить в мире, любви и согласии? А если это невозможно, то к чему все эти ложные клятвы? Мы обещаем, не успев познать себя и собственных страстей. Спешим предаться неизученной, ещё незрелой жизни, какой мы представляем её в нашем воображении по давним россказням и слухам, точно обжираемся её неспелыми плодами. Нарекаем каждую искру вечной любовью, а всякого, кто помянет нас крепким словцом, развяжет сплетню или бросит косой взгляд, считаем до конца дней врагом. А можем и удариться в другую степь.

В своём желании ответить на вопрос, что же есть такое жизнь, мы не ныряем в её бурные потоки, не боремся, не наблюдаем, не принюхиваемся, а изолируем свой ум от жизни и замыкаемся на бесполезных мыслях о тлене, бренности и смысле бытия. Отмахиваемся от уроков, что диктует жизнь, а в промежутках листаем ветхие страницы с изречениями давно усопших лиц, что однажды обрели бога и вот уже тысячи лет учат людской род уму разуму. Одно мировоззрение сменяет другое, словно модные очки, но даже в самых дорогих оправах и технологически-продвинутых линзах мы видим мир, окрашенный исключительно в тошнотворные, светлые или тёмные тона. И мы исторгаем из себя это видение лишь бы очиститься, но грязь никуда не девается, она оседает вокруг и расцветает пышными цветами, и мы больше не видим людей, а только собственные помои.

— Тэссааа! — Послышался голос мамы впереди. — Кажется, это здесь. — Она стояла в десяти метрах в своём тёмно-жёлтом платье цветах поздней осени.

И Тэсса ринулась к матери, рыжая копна стала подпрыгивать и развеваться. Воздух приятно захолодил кожу, проникая под ткань футболки и свободной юбки. Духота спадала, и медленно собиралась гроза.

— Да, мама? — Тэсса остановилась перед воротами двухэтажного кирпичного дома, откуда расползались фиолетовые волны.