Грани будущего

Зема, восстанавливаясь, только отмечал, как поразительно быстро пацан стал набирать силы.

* * *

Ольха возникла в дверях купе мрачная, поникшая. Вошла без стука, сразу села напротив, перехватив взгляд завхоза. Смирнова была на дежурстве, Андрейка нагуливал аппетит, бродя по свободным вагонам, так что в купе Зема был один. Валялся, пытаясь собраться с мыслями, после беглой зарядки. Силы возвращались не так быстро, как хотелось бы. Бессилен был и костюм «Саламандра».

— Ну чего случилось, медицина? — Зема приподнялся. Подспудное ощущение чего-то холодного, неприятного сжало изнутри. Натянутая через боль в щеке улыбка пропала сама собой.

Ольха опустила голову в ладони, буркнула приглушенно:

— Добрыня облучился.

— В смысле? Как облучился? Где?!

Самонареченный доктор медицины подняла взгляд:

— Наверное, его костюм порвало еще в Уссурийске. Гвоздем, арматуриной… да чем угодно. Какая-нибудь небольшая дырочка в районе ноги — и все, пиши пропало. Костюмы теперь уже не проверить. Может, вовсе бракованный попался.

— Ты чего мелешь? Радиационная безопасность — это едва ли не единственная отрасль в России до войны, к которой относились серьезно еще после Чернобыля. Брак невозможен по определению!

Ольха отклонилась, прислонившись спиной к стенке.

— Может, и так, а может, пока костюмы химзащиты валялись на складах, мышь прогрызла. Маленькая такая подлая мышь. — Она замолчала, ожидая реакции.

Зема промолчал.

— Говорю же, что при том уровне радиации в Уссурийске, что вы описывали, хватало и дырки размером с монету, чтобы отправить человека на тот свет. Да что человека? Стадо слонов. Не все такие радиационно устойчивые, как убитый Таранов.

Значит, вскоре экспедиция потеряет еще одного человека.

— Мрачное дело. А как Ряжин?

— Очнулся. Учится обходиться без руки.

— Что Бессмертных?

— Тоже приходит в себя. Кабурова ему костыль строгает. Скоро доделает.

— Еще облученные есть помимо Добрыни?

— Возможно, но конкретно досталось только Добрыне. Остальные — узнаем со временем. Пока отмечают только немного увеличенные щитовидки. Раздала йодные таблетки.

— Не говори никому.

— Знать, что смерть близко, — не лучшая из новостей. Одно осознание, что в твоем внешне здоровом теле уже происходят дестабилизирующие процессы, — сильный стресс. Стресс и страх. А от него бунт и паника по всему составу. Я не дура, Зем.

Ольха привстала, но тут же снова присела, продолжив шепотом:

— Вот знаю, что у Добрыни рак, но ничего не могу поделать. Симптомы у него, вообще-то, начали проявляться почти сразу. Облученный рабочий не вылезал из сортира, а когда приполз ко мне среди ночи, ткани уже начали отмирать. Сейчас в относительно изолированном лазарете лежит просто заживо гниющее тело. И что я могу ему предложить? Нет даже обезболивающего. Дала спирта. Больше никак не могу облегчить его муки. Я долбаный доктор лишь по названию! — Ольха придвинулась, в бессильной злости зажимая кулаки. — Я прошу тебя, Зема, надо как-то облегчить его муки. Он сначала стонал, потом кричал, перебудив под утро весь вагон. Сейчас же эти мольбы об убийстве слушать невозможно. Прояви гуманизм, шеф. Я сама готова нажать на курок. Народ притих по купе и молча слушает. Но я не могу — команда твоя. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ — ИЛИ Я САМА!

Зема вздохнул и потянулся к рюкзаку под столиком. Там лежал старый Макаров Брусова. Свободный от любой радиации пистолет с почти вековой историей. Адмирал не брал его наружу.

— Сама, говоришь? Нет, это — моя работа, — твердо ответил парень, тиская рифленую рукоятку.

— Да не все так просто, — вздохнула доктор.

— Что еще?

— Иван Столбов, — почти по буквам произнесла Ольха. — Он и сейчас должен быть на смене, но Салават его подменяет.

— Ясно… друг, — протянул Зема. Появилось стойкое желание дать Фортуне по лицу, будь она хоть как-то олицетворена в живых образах.

— Сидит рядом и рвет волосы, глядя на агонизирующего товарища. Но его мольбы о смерти всячески отвергает, — добавила совсем тихо Ольха.

Зема застыл, обдумывая услышанное. Да, надо облегчить муки, раз ничего другого сделать не мог. Еще несколько дней назад это был крепкий, здоровый мужик в самом расцвете сил. А сегодня — пулю ему в лоб, как какой-то скотине. А все почему? Потому что не повезло парню? Это лживое, подлое слово — «везение».

— Проехали поселок Ласточка, — сообщил тем временем по рации машинист.

Состав ехал, завтрак варился, Пий кидал дрова в топку один, наверняка задавая вопрос, где его напарник. Жизнь шла своим чередом. А разнорабочий Столбов, здоровенный детина, теперь был нетрудоспособен.

«Надо сделать то, что требуется. Гуманизм в том и заключается, что стоит переступить через себя и позволить чему-то свершиться вне зависимости от твоего эгоистичного “спасения собственной души”, — пришло в голову оправдание очередному убийству.

— Надо, — только и обронил Зема вслух, выходя в коридор.

— Надо, — повторила как под гипнозом Ольха, встав за спиной.

Вдвоем пошли в коричневый мужской вагон. Ноги были как деревянные, руки дрожали. Завхоз едва не выронил пистолет по пути. Ольха за спиной шла, качаясь, как бычок из сказки.