Грани русского раскола

Однако некоторые представители образованных классов все-таки обращали внимание на специфические народные черты, питавшиеся явно не официальным православием. Например, светский богослов С.Д. Бабушкин, отдавший много лет судебно-прокурорской системе, под конец жизни изложил необычные для тех лет взгляды. По его убеждению, православие в России только тогда обретет истинную силу (т, е. укроет русского человека от социальных бед), когда отбросит юридическое понятие частной собственности и всю систему римского права, расходящуюся с внутренним смыслом народной жизни. Законы римского права, зародившись на почве эгоизма, далеки от православного духа, от сознательного служения правде и справедливости[1573]. Такой правовой строй «положительно ненавистен не только православному человеку, но и человеку, подчиняющемуся чувству стыда, велению совести и жалости к ближнему»

[1574]. Несомненно, неприятие С.Д. Бабушкиным института частной собственности было навеяно его служебной практикой; он видел, что синодальное православие совершенно не отвечает внутренним запросам простых людей, весьма далеких, не в пример правящим элитам, от капиталистических прелестей. Несоотнесенность официального православия с жизненным укладом русского народа отмечали и отдельные представители самой РПЦ. Так, ректор Московской духовной семинарии архимандрит Феодор (Поздеевский) в ходе полемики с интеллигенцией из религиозно-философских обществ, жаждавшей церковного обновления, говорил, что она не сможет увлечь этой задачей простых людей, поскольку те гораздо ближе к старообрядчеству. И ничего общего с воззрениями просвещенной публики русский народ не имеет[1575]

.

Однако все это лишь отдельные наблюдения и замечания: сколько-нибудь серьезных выводов относительно роли староверия в жизни русского народа в то время сформулировать было невозможно. Этому не способствовали и данные о переходах из православия в старообрядчество после провозглашения свободы вероисповедания, т.е. после Указа о веротерпимости от 17 апреля 1905 года. По сведениям МВД, с 1905 по 1911 год из РПЦ в старую веру обратились всего около 24 тыс. человек; даже в различные секты (баптистов, евангелистов, адвентистов) из православия за тот же отрезок времени перешли в два раза больше человек (48 тыс.)[1576]. Широкого притока якобы никонианской паствы в староверие не произошло, а ведь некоторые светские и богословские интеллектуалы пореформенной России прогнозировали, что в условиях свободного вероисповедания до половины населения ударится в раскол.

Почему же не произошел массовый переход из православия в старообрядчество после провозглашения свободы вероисповедания? Это обстоятельство требуется осмыслить по-новому. Во-первых, необходимо уточнить, чего же именно не произошло. Если быть точным, то не состоялась массовая регистрация староверов и их общин, намеченная государством с учетом новых условий. Ведь статистические органы естественно ориентировались на официальные, а не какие-либо иные цифры: они добросовестно фиксировали сведения об обратившихся к старой вере; когда же таких данных к ним не поступало – отражать в своих отчетах им было просто нечего. Если от статистики обратиться к существу проблемы, то следует повторить: в реальности значительная часть простых людей всегда находилась в орбите различных староверческих толков и согласий, и официально фиксировать переход, которого фактически не было, им казалось просто бессмысленным. Вот почему после 1905 года отмечаемый всеми исследователями отход населения от господствовавшей церкви не сопровождался повальным переходом в старообрядчество.

Во-вторых, следует учитывать стойкое нежелание староверов регистрировать официальным порядком свои общины, утверждать у властей своих наставников. Об этом прямо говорится в письме епископа-старообрядца Иннокентия в старообрядческую комиссию Государственной думы. Как он разъяснял, массы староверов с большой опаской относятся к закону о регистрации своих общин, поскольку «входить в общение с господствующей церковью», с иноверными, т.е. с никонианами, не желают[1577]

. Попросту говоря, староверам были абсолютно безразличны предлагаемые государством правила по упорядочиванию их религиозной жизни. А детальная регламентация деятельности общин лишь усиливала их неприятие и подозрения[1578]. Резюмируя сказанное, подчеркнем: мы имеем дело не с проблемой обретения религиозной идентичности, как думали тогда, затем в советскую эпоху и как думают до сих пор, а с особенностями юридического оформления в правовом пространстве российской империи. Поэтому рассуждения об утрате старообрядчеством привлекательности в народных массах выглядят по меньшей мере несостоятельными.