Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное

Перед отступлением большевиков из Киева произошло массовое убийство заложников. Вот картина, которую описывает очевидец, пожелавший остаться неизвестным (письмо датировано 13 января 1921 г. и написано в эмиграции, первая публикация – «На чужой стороне» (Прага), 1925, № 10, с. 220–223):

Жертвы ЧК в Киеве, Анатомический театр Университета св. Владимира

«…мой путь перерезает бетонная канава (для стока воды по время мойки автомобилей), полная дымящейся и запекшейся кровью, в которой плавают какие-то белые клецки. Присмотревшись, эти клецки оказались человеческими мозгами. Из толпы на эту “мелочь” никто не смотрел: все смотрели на нечто более ужасное… толпа положительно безмолвствовала в этом углу, и все стояли без шапок.

Иду параллельно канаве, стараюсь подальше: меня уже мутит от невероятно сильного запаха крови, протискиваюсь чрез толпу и вижу: гараж для 3‐х больших автомобилей… бетонные стены, наклонный пол, сток устроен в канаву, о которой я уже писал.

Стены буквально залиты кровью, человеческие мозги всюду, на стенах, даже на потолке, пол же на 1/4 аршина покрыт кашей из волос, кусков черепных костей, и все это смешано с кровью. Отсюда-то и берет свое начало ужасная канава… На стенах висели кронштейны с веревками, совершенно пропитанными кровью, – это для привязывания тех, которые сопротивлялись. Не дай Бог еще раз что-нибудь подобное видеть. И это результаты работы только одной ночи, последней перед их уходом! Трупы убирать не было времени, для этого был заготовлен особый ящик шириной в нормальный рост человека и такой длины, что могут в него лечь рядом 6 человек. Обреченные клались в него ничком и пристреливались выстрелом из револьвера в голову, сверху клался ещё ряд живых, опять пристреливался и так пока ящик не наполнялся. Ящик с трупами вываливался или в Днепр, или прямо на свалку, или увозился в редких случаях в анатомический театр. Чем руководствовались большевики при этом распределении – не знаю.

Рядом с гаражом мастерская – печь, в которой ещё дымились угли, клещи и гвозди, какие-то особые, никогда мной не виданные ножи, вроде докторских; все покрыто клочьями мяса и запекшейся кровью. Огромный котел, наполненный еще теплой жидкостью, сильно пахнувшей бульоном, и в ней куски мяса и отваренные человеческие пальцы – это камера судебного следователя ЧК товарища Богуславского, о его конце я расскажу ниже. Рядом с его столом огромный чурбан – плаха, топор и солдатский тесак – все в крови. Здесь совершался допрос, и суд, и расправа. Потом, из осмотра трупов, я видел отваренные руки с облезшим отваренным мясом и с голыми костями вместо пальцев, видел трупы без кожи совершенно и с кожей, оставленной на месте погон и лампасов, с отрубленными и вырезанными частями – всё это были следы “следствия”, а результат один – пуля браунинга в голову в соседнем помещении.

Жертвы расстрелов ЧК в Харькове

Иду в сад. Оттуда-то неслись возгласы, и истерики, и проклятия: оказывается, сад представлял из себя сплошную братскую могилу: ни одного невскопанного места не было, и уже добровольцы из публики принялись её раскапывать: трупы, трупы, без конца трупы, наваленные вповалку один на другого, как попало и засыпанные не более как на 1/2 арш. землей. У всех решительно головы раздроблены – это мера большевиков, чтобы труп не был опознан. Половина их носила на себе следы допроса. Но вот из не отрытой ещё могилы показывается рука… пронзительный, душу раздирающий крик, и какую-то женщину уносят замертво: это мать Жигалина (ты её знаешь) узнала по какой-то метке на руке труп своего сына. И такие картинки без конца, там, где выкопанные трупы положены рядами, исковерканные, истерзанные, с раздробленными головами, с судорожно сведенными оконечностями, все голые, т. к. перед расстрелом большевики всем приказывали раздеваться».

То же самое происходило в Одессе, в Харькове, в Новочеркасске, в Полтаве, в Москве и в Санкт-Петербурге…

Чекист Петерс

[171], получивший пост «начальника внутренней обороны» Петрограда, сразу расстрелял свыше 1000 человек, а трупы приказал бросить в Неву. К концу 1917 года Петерсом и Урицким (335) в Петрограде было расстреляно (по данных самих большевиков) более 5000 офицеров.

В Москве изощрялась в садизме подручная Петерса латышка Краузе. Расстрелянных и замученных хоронили в канавах на 20–30 человек на Ходынском поле и на Ваганьковском кладбище. В Петровском парке казнили по 10–15 человек ежедневно.

В Новочеркасске даже на фоне бесчинств, творимых «красными» казаками Николая Голубова [172], тотальное истребление чекистами интеллигенции и офицеров показалось рядовому казачеству совершенно неприемлемым. Отличительным признаком чекистских расправ стало истязание бессмысленными пытками и осквернение трупов замученных. Здесь были арестованы все делегаты Малого казачьего круга, а все руководство Донского казачьего войска расстреляно[173].