Грани Сингулярности

Молчанову было не так просто сбить с мысли.

— И кого же?

— Инопланетянина, мать твою!

— Ай-яй-яй, такая пожилая женщина и так ругается…

— Не юродствуй! — взвизгнула Молчанова. — Ты прячешь дома какую-то говорящую тварь и выдаешь ее за свои галлюцинации!

— Да вам лечиться надо, — Стас быстро захлопнул дверь. Молчанова попыталась поставить ногу в проем, но не успела.

— Я милицию вызову! — бабка забарабанила в дверь.

— Вызывайте! — разрешил художник. — Давно им пора одну домушницу забрать.

— Это ты на кого намекаешь!? — пуще прежнего завизжала Молчанова.

Стас не ответил. Игнорируя непрекращающийся стук, он вернулся на кухню, и устало опустился на стул.

— Какая она злобная, — произнес выскочивший откуда-то Люцик.

— Маразм — штука неприятная. Особенно для окружающих. — Стас взял из вазочки печенье и задумчиво откусил кусочек.

— Маразм?

— Ну… люди с возрастом становятся более… злобными что ли? — неуверенно произнес Стас, сам не зная как толком объяснить. — Некоторые озлобляются до такой степени, что, вон, и в чужую квартиру могут залезть. Как наша Молчанова. До сих пор не представляю, как она это сделала. Дверь я точно закрыл… или все-таки нет?

— А если пожаловаться? В эту… как ее… милицию?

— А что мы им скажем? — Стас махнул рукой. — Доказательств никаких нет.

— Так я все видел! Я свидетель!

— Вряд ли в милиции согласятся использовать черта в качестве свидетеля, — усмехнулся Стас.

— Действительно, — расстроился Люцик. — Зачем этой Молчановой к нам вообще приставать? Ну, какое ей дело до того, что у тебя в квартире происходит?

— Славы охотников за приведениями, наверное, хочет, — хмыкнул Стас. — К тому же, сама погоня за такой необычной сенсацией тоже может доставлять удовольствие. Адреналин приливает к мозгу, вырабатывается гормон счастья и все такое…

— Фи, — скривился чертенок. — Не хочу быть старым.

— Никто не хочет. Но со временем это приходит ко всем, — Стас задумчиво посмотрел на чертенка. — Хотя, ты же не человек, может тебя это и минует.

Стас общался с Люциком уже больше недели, но не переставал удивляться ему. В некоторых ситуациях чертенок проявлял чуть ли не детскую наивность, а в некоторых — такую трезвость мышления, которой обладал не каждый взрослый человек. Вообще Стас раньше думал, что воспитание детей — это легко. Нет, уход за ними, разумеется, отнимает много времени и сил, но вот разговаривать с ними на тему морали, как считал Стас, куда проще.

На примере Люцика Стас понял, как ошибался. Ухода чертенок не требовал вообще никакого и поэтому Стас только разговаривал с ним на тему «что такое хорошо, что такое плохо». Но это оказалось так не просто, что Стасу порой хотелось лезть на стену. Он даже купил книжку по этике, но и она не слишком помогла. Все-таки теоретические знания — это одно, а приобретенные жизненным опытом — другое.

Например, Люцик посмотрел по телевизору мультфильм, где главный герой долго боролся со злодеем, совершившим множество преступлений, а потом, когда уже почти победил, по непонятной причине оставил негодяю жизнь. Притянутое за уши объяснение: «…чтобы не стать таким как он…» — Люцика не убедило. Он потребовал объяснений у Стаса. Ведь действительно, если так переживаешь за свой моральный облик, подумай о тех людях, которым получивший от тебя пощаду мерзавец причинит боль в будущем. Ах, его в тюрьму посадили? Так туда обычно не навсегда сажают. Повезет — адвокаты сразу отмажут, не повезет — лет через пять за хорошее поведение досрочно выпустят. Тюрьмы на Западе хорошие, заключенные бунтуют, только если после обеда им не предоставят хорошего массажиста. В итоге злодей окрепнет, подкопит жирку и с новыми силами возьмется за старое. А, скажете, герой его тут же снова достанет? Ну да, злодеи, они ж тупые, на ошибках не учатся.

Эти соображения Люцик изложил Стасу. Тот подумал, и предположил, что дело тут, действительно, не во фразе «…чтобы не стать таким как он…». Если злодей совершает свое преступление исключительно из соображений наживы или вследствие психопатии, то его действительно нужно… ограничить. Не обязательно убивать, но сделать так, чтобы он больше не смог вернуться к старому. Вот если преступление совершается на идеологической основе, это уже сложнее. Убийство тут ничего не решит, так как идеи живут и после смерти. Взять того же Гитлера. Вроде бы, гад, и умер давно, а вот его идеи фашизма не могут добить до сих пор. Возможно, как раз потому, что борются исключительно запретительными методами. Как боролся с несогласными сам Гитлер.

Проще говоря, бороться с чужой идеологией можно только своей собственной. Это Стас с облегчением (нашел все-таки правильный ответ!) и объяснил Люцику.

— Как все сложно, — недовольно протянул чертик. Потом устало вздохнул, — Как же раньше все было просто! Когда я еще даже не умел говорить…