Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

— Всё сделал, джан горбан, как вы сказали. Тысячи людей придут на той в долину Глаза неба. Замечательного вожака вам нашёл. Он в десять раз лучше меня всё скажет. Его вся округа знает. А я, джан горбан, что-то совсем заболел, наверное, не смогу говорить.

— Очень хорошо, джан Ашир, — сказал Андрей. — Спасибо тебе, что так быстро всё сделал. — Самохин отлично знал, что кроме таких, как Ашир, по всем аулам были разосланы специальные агитаторы политотдела — приглашать людей на той, но очень важно было, чтобы в ответственную минуту разговор с соотечественниками повёл именно Ашир. — Нам не надо искать, — продолжал Самохии, — кто на тое будет говорить. Лучше всех скажешь ты: ты очень хорошо все понял. Значит, с твоих слов и другие все поймут.

— Боюсь я, джан горбан, — честно признался Ашир. — Так боюсь, спать на могу, всё думаю. Начну перед людьми говорить, а какой-то шайтан в меня и стрельнет. Был Ашир — нет Ашира. Убили, не успел рот открыть.

— Кто ж стрельнёт? — возразил Андрей. — Вокруг все твои друзья будут.

— Мало ли кто? Курбаши Клычхан по всем аулам своих людей разослал. Они такое дело затеяли, тоже дремать не будут…

В словах Ашира была святая правда. Клычхан и Фаратхан дремать не будут. И вместе с тем необходимо, чтобы на тое выступил именно Ашир. Времени на подготовку другого оратора не осталось. Кроме того, Ашир действительно всё очень хорошо понял и может сыграть серьёзную роль во всём, что задумано. Рассматривая намеченного ими кандидата на такое ответственное дело, Андрей заметил у него на шее тонкий шнурок, уходивший в открытый вырез рубахи. На шнурке маленькая ладанка, высушенный и выдолбленный внутри кабачок, размером меньше куриного яйца. Из кабачка торчит скатанная трубкой бумажка. Мгновенная догадка осенила Андрея. В считанные секунды он придумал, как убедить Ашира в его собственных силах и неприкосновенности. Но убеждать надо было незаметно, исподволь.

— Скажи мне, Ашир, — спросил Самохин, — что у тебя на шее висит?

— Ай-дога, — не задумываясь, ответил Ашир. — Мулла за мешок угля дал.

— А зачем тебе эта ай-дога?

— Кто её носит, пуля не берёт. Мулла сказал: «Советы пришли, всех будут стрелять. Ай-дога тебя от пули спасёт».

Ашир смутился, сообразив, что сболтнул лишнее. Самохин рассмеялся.

— Ай, Ашир, — сказал он, — теперь ты сам видишь, какая надёжная у тебя защита от пули, а ты выступать боишься.

— Не смейся, джан горбан, — ответил Ашир, — когда бы выступал не я, а мешок с углем, стреляй, не жалко… Ашир — не мешок с углём. Так просто умирать никто не хочет. Может, ещё какое хорошее дело сделать могу.

— Ладно, Ашир, — согласился Андрей, — умирать нам и правда ни к чему. — Хочешь, носи свою ай-дога, хочешь, сними её, дело твоё, толку от неё, конечно, мало… Давай сейчас отдыхай, там тебе матрац, подушку дадут, спи, утром поедём вместе в аул Фаратхана. Там поговорим…

Оставив Ашира одного, Самохин вернулся в дежурную комнату и ещё некоторое время обдумывал принятое решение. Сказать о нём он не мог никому, тем более старшему лейтенанту Кайманову. За Кара-Кушем и без того охотятся. Сидя за столом, Андрей опустил голову на здоровую руку, на несколько минут забылся крепким тяжёлым сном. Проснулся, разбуженный приехавшим Яковом.

Сулейманов доложил:

— Товарищ старший политрук, в комендатуру прибыла целая делегация.

Самохин одёрнул гимнастёрку, поправил фуражку, вышел на крыльцо. С такой миссией, как разъяснение советской политики жителям Ирана, ему приходилось выступать не впервые. Если бы это была только пропагандистская поездка, дело обстояло бы куда проще, но направлялись они с Каймановым в аул Фаратхана — не последней фигуры в далеко зашедшей борьбе. Это от него пришли в комендатуру столь великолепные гонцы.

Представители местного владыки и впрямь выглядели празднично. Все в новых халатах, расшитых тесьмой, в шапках, вязанных из верблюжьей шерсти, некоторые в шляпах, европейских костюмах. Упитанные физиономии, белые, не знающие работы руки…

— Салям! Коп-коп салям! — приветствовали делегаты.

— Салям алейкум! — ответил Андрей.

Вокруг заискивающие взгляды, сладкие улыбки. Только у стоящего поодаль бедняка лицо сосредоточенное и встревоженное. Сегодня он с сотнями и даже тысячами таких же бедняков держит, может быть, самый серьезный за всю свою жизнь экзамен.

На крыльцо комендатуры вышел Яков Кайманов.

— Ох-хо-хо-хо! — таким весёлым возгласом приветствовал он делегацию. Казалось, большей радости не может испытывать человек, увидев старых друзей. — Ай, салям, салям, яш-улы Клочкомбек, — сказал Яков, обращаясь к старшему. — Заходите! Заходите! Сейчас чайку попьём и поедем к вам в аул, будем разговаривать. А! Ашир! Салям алейкум! — обратился он к бедняку, стоявшему в стороне. — Что ж ты стоишь там? Иди, дорогой! Мы у тебя чай пили, теперь ты иди, у нас попьёшь…

Но Ашир отступил подальше в тень и энергично замотал головой, показывая, что не пойдёт, в то же время делал знаки Кайманову, чтобы тот подошёл. Яков обернулся к Самохину:

— Проводи гостей в дом, Андрей Петрович.