Граница. Библиотека избранных произведений о советских пограничниках. Том 2

Действительно, и слепому было видно, что пуля угодила позади бумажки в пень арчи на склоне горы. От пня откололась белевшая свежей древесиной щепка. Андрею стало весело: опыт удался. В элементарном учебнике физики можно прочитать, что пуля в полёте уплотняет перед собой воздух. Этот воздух и отбрасывает бумажку, оставляя ее невредимой. Фаратхан и его гости физику не учили. Удивлённо рассматривали они листок с непонятными письменами.

— Ай, какая хорошая ай-дога! — с притворным восхищением сказал Фаратхан. — Как жалко, как жалко, что такого большого начальника, как вы, господин старший политрук, — Фаратхан приложил руку к груди, поклонился Самохину, — она всё-таки не спасла от пули.

— Скажи ему, Яков Григорьевич, — попросил Андрей Кайманова, переводившего и комментировавшего весь разговор, — что такая же ай-дога есть у меня на груди. Она отвела пулю от сердца и только поэтому пуля попала в руку.

Фаратхан и гости принялись одобрительно ахать, Клычхан хотя и сдержанно, но тоже выразил своё изумление, но, Андрей это видел, не поверил в его чудесную ай-дога. Тем не менее Клычхан с затаившейся в глазах усмешкой сидел и молчал. А безмятежно улыбающийся Самохин ловил на себе недоумевающие взгляды гораздо более глубокого смысла: видно, молва о странном замполите, что и Хейдара от пули Галиева спас, и с Сюргуль дружбу водит, докатилась и сюда.

— А теперь, Ашир, — предложил Кайманов, — давай-ка, брат, проверим твою ай-дога. Может быть, ты её уже проверял? Мулла в тебя стрелял? Или нет?

— Но-о-о, — воспротивился Ашир, — ты что, думаешь, я дурак? Я за неё мешок угля отдал, но, как начальник Андрей, перед заряженным харли не стану.

Поскольку все расположились у пня, рассматривая след пули, Самохин прицепил бумажку, на которой была написана ай-дога Ашира, прямо в пень.

— Проверь сам, может, и это сделать боишься? — сказал Кайманов.

Фаратхан приказал ещё раз зарядить ружье. Ашир положил его цевьём на сошку, тщательно прицелился и влепил пулю в самую середину своей ай-дога. Удивлённые возгласы раздались со всех сторон. Ашир схватился за голову.

— Вай! — воскликнул он. — А если бы она не на пне, а на мне висела?

— Дорогой Ашир! — так, чтобы его слышали все присутствующие, сказал Андрей. — Я с большим удовольствием дарю тебе эту мою ай-дога. Какая она есть, ты сам видел, пусть защищает тебя от пули и хранит от всех бед!

Яков перевёл торжественную речь Андрея, а сам подумал: «Хорош бы ты был, отчаянная голова, вздумай Клычхан нажать спусковой крючок». То, что он не нажал его, подтверждало: Клычхан знал, в чём дело, и молчал. Андрей свернул свою ай-дога в несколько раз, закатал её тугой трубочкой, заложил в ладанку, висевшую на шее Ашира. Тот с благодарностью двумя руками схватил его за здоровую руку:

— Ай, сагбол, сагбол, джан брока чара, Андрей-ага! Ты мне так широко открыл двери солнца в светлый храм аллаха, что он теперь, наверное, увидит и защитит бедного Ашира! Ай, какой ишак! Какой ишак старый Ашир! Мулле поверил! Целый мешок угля отдал! Пропал мешок угля! Пропал бы сам бедный Ашир!

— А если знаешь, что ты — ишак, — вполголоса сказал раздражённый всей этой сценой Фаратхан, — зачем сел за стол вместе с людьми? Да извинят меня мои уважаемые гости, но этот не достойный рассердил меня своим неприличным криком.

Клычхан вскочил на ноги:

— Ты нарушил закон, Фаратхан! Ты оскорбил гостя!

— Что ты, что ты, — ласково возразил Фаратхан. — Только из уважения к нашим глубокоуважаемым гостям, которых все мы очень любим, я не сказал этому недостойному, которого никто в гости не звал, то, что хотел бы сказать. Я слишком люблю Советы, слишком уважаю дорогих гостей, чтобы произносить в их присутствии грубые слова.

— Ты, Фаратхан, сейчас ласковый, как лисий хвост! — сверкая глазами, продолжал Клычхан. — Разве не ты всем говорил, что русские едят людей, русские — звери, русские — воры?

Фаратхан с искренним изумлением воздел руки к небу, призывая аллаха в свидетели, что ничего подобного он не говорил.

— Тебе, Клычхан, наверное, солнце голову напекло. Я всегда любил Советы! За клевету ты мне ответишь! Я сейчас же сообщу военному судье, чтобы тебя наказали, и строго!

Фаратхан глумился над Клычханом, но его холёное лицо выражало презрение не только к Клычхану. Фашистская пропаганда внушала зажиточным иранцам, что Иран в переводе на все языки мира — дом арийцев, дом расы господ. Подчёркнутая воспитанность Фаратхана происходила не от интеллигентности, а от самомнения. Но ни Самохин, ни Кайманов не имели права поставить на место зарвавшегося хозяина округи. Эту миссию взял на себя Клычхан.

— Богачи есть богачи! — с пафосом воскликнул он. — Их языки лживы и ядовиты, как жало змеи. Фаратхан пригласил вас на той! Но разве это настоящий, народный той? Смотрите, кто здесь стоит? Толстые животы, холёные руки! Если ты, Фаратхан, за Советы, за наш бедный народ, пойдём к нам на той! Настоящий народный той!

— Конечно, пойдём. Я пойду, вся моя семья и мои друзья тоже пойдут, — сказал Фаратхан.