Андрей увидел, что полковник Артамонов дожидается в окружении старейшин ближайшего аула на берегу Глаза неба, где под тенистыми деревьями женщины уже расстилали ковры, ставили угощение. Кайманов и Самохин спешились, доложили полковнику о прибытии. Подъехала группа Фаратхана, началась церемония взаимного приветствия. В это время на вершине двугорбой сопки появилась поставленная вверх корнями арча. Это значило, что иранские отряды охраны порядка и советские воинские подразделения перекрыли все входы в долину.
В конце долины показался джигит, низко пригнувшийся к холке лошади, скачущей во весь опор. Рядом скакала вторая лошадь, светлой масти. Прошла какая-то минута, и вслед за скакавшим на ахалтекинце джигитом вынеслась из-за склона сопки целая группа всадников. Наткнувшись на оцепление, всадники рассыпались веером, скрылись за ближайшими сопками.
Самохин не верил своим глазам, но в кровном ахалтекинце по белой звёздочке на лбу, белым чулкам, характерному поставу сухой, словно точеной головы, по вытянутому вперед храпу он безошибочно узнал своего Шайтана, а в сидевшем на нём, пригнувшемся к шее коня джигите — бывшего своего коновода Оразгельдыева. Рядом скакал оседланный, но без седока серый в яблоках Репс.
Сейчас уже можно было рассмотреть, что руки и лицо Оразгельдыева выпачканы кровью, а сам он едва держится в седле. Несколько человек бросились навстречу ему, взяли лошадей под уздцы, повели к месту, где у Глаза неба стояли со старейшинами аулов советские начальники.
— Товарищ полковник! Товаршц старший политрук! Не верьте Клычхану! За теми сопками сотни людей! С оружием! Их привел сюда по приказу Клычхана бандит Аббас-Кули!
Клычхан пришёл в ярость:
— Замолчи, проклятый щенок! Я своими руками вырву твой поганый язык, но не позволю тебе поссорить меня с моими друзьями!
— Шакалы твои друзья, Клычхан-ага! Не ты ли мне, когда границу перешёл, сказал: «Фаратхан даёт тебе сроку четверть луны. Если не убьёшь Кара-Куша, я сам убью тебя»?!
— Правоверные! — завопил Клычхан. — Он лжёт, этот выродок, хотя он и сын моего брата!
Откуда-то раздался выстрел, Оразгельдыев стал медленно сползать с седла, его подхватили, уложили на кошму, начали перевязывать. Толпа расступилась, перед Клычханом оказался торговец углём и дровами Ашир. Он сказал что-то двум здоровенным курдам, бывшим до этого в свите Фаратхана. Те неожиданно схватили Клычхана за руки, повисли на нем, не давая двинуться.
— Давлетхан! Атабашлы! Что это значит? Прочь от меня!
— Сейчас Ашир тебе всё скажет!
— Проклятые предатели! Клянусь аллахом, все вы будете болтаться на верёвках!
— Помолчи, Клычхан, — сказал один из державших его бывших сообщников. — Яш-улы, — обратился он к Аширу, — давай говори скорей. Очень трудно его держать.
— Я скажу! Я всем скажу! — вытаскивая из-за отворота халата сложенную несколько раз газету, проговорил Ашир. — Ты, Клычхан, всем раздавал этого каракурта. — Он ткнул пальцем в то место, где рядом с названием жирным пауком была обозначена свастика. — Ты требовал, чтобы мы вербовали людей для твоих кровавых дел. Вот он, твой каракурт! Так мы поступаем с ядовитыми гадами!
Ашир разорвал газету, бросил её к ногам Клычхана.
— Он всё врёт, правоверные! — в ярости закричал Клычхан. — Он предаёт революцию!
— Твоя революция ещё не началась, а горе уже входит в наши дома! — продолжал Ашир. — Советы пришли, и триста тысяч мужчин вернулись к своим женам, невестам и матерям, а ты хотел их на смерть послать? Хотел устелить ими путь Гитлера в нашу страну? Но мы не отдадим своих сыновей за твоего Гитлера, будь оп проклят и будь проклят ты сам!
Поднялся шум, в задних рядах вспыхнула перестрелка, но тут же стихла. В центре круга, не вмешиваясь, но готовые ко всему, стояли пограничники, наблюдая, как пытались навести порядок люди Фаратхана. Перед Андреем мелькнуло на миг его налитое плохо скрываемой злобой лицо. Заметил старавшегося вырваться Клычхана, но не видел стоявшего перед ним Ашира, которого почему-то уложили рядом с залитым кровью Оразгельдыевым. Обоих спешно перевязывали врач Махмуд Байрамов и санинструктор Скуратович.
Неожиданно к полковнику Артамонову метнулась женщина. Нижняя часть её лица была закрыта платком — яшмаком, но Самохин узнал Дурсун — дочь Хейдара.
— Начальник! — падая на колени и в отчаянии заламывая руки, крикнула Дурсун. — Ичан у Фаратхана!.. Они убьют его!..
— Давай, Андрей Петрович, — распорядился полковник, — в твоём распоряжении взвод под началом сержанта Гамезы, скачите туда.
Андрей был уже в седле. Спустя минуту он уже скакал во главе небольшого отряда по направлению к аулу.
Спешились у четвёртого от противоположного конца улицы дома, окружённого пристройками, навесами от солнца.
Во дворе два дюжих молодца в халатах и тюбетейках с невозмутимым видом укладывали возле дувала корявые стволы саксаула.
Андрей понял: сторожа. Гамезе приказал обыскать все помещения. Когда тот доложил, что ни Хейдара, ни Ичана нигде нет, приказал:
— Разбирайте саксаул.
За дровами, прямо в стене дувала, открылась небольшая дверца, за ней — глинобитная пристройка.