Граница леса

— Ерунда! — безапелляционно заявил Танар. — Выдумки всё это суеверных дикарей, а этнографам думать неохота, что в степи, что в Элойзе. Небось не…

Он, не договорив, протянул руку к цветку, но почувствовал странное сопротивление и остановился.

— Ерунда какая, — пробормотал он.

— Что, не получается? — хмыкнул Ковек.

— Да ты сам попробуй! — предложил его приятель.

— Делать мне больше нечего, — отказался Ковек и повернулся к Тиселе.

— Я поняла ваш разговор, смелые витязи, — на степном наречии сообщила она юношам и поклонилась. — Укажите мне путь, и я принесу дар земли туда, куда вы пожелаете!

— Это она о чём? — ошалел Танар, выслушав перевод.

— Предлагает отнести цветок в лабораторию, если мы её туда отведём, — предположил Ковек.

— А сразу нельзя переводить по-человечески? — раздражённо спросил Танар.

— Сам бы попробовал, — обиделся Ковек, повернувшись к Тиселе, предложил ей следовать за ним и направился к двери. Ведьма ещё раз поклонилась, взяла цветок со стола, где он лежал в течение завтрака, и последовала за юношей.

— Где уж нам, мы в степях не воспитывались, — не остался в долгу Танар, и следом за другом покинул столовую. Кикса на всякий случай огляделась и стащила с тарелки кусочек поджаренного хлеба.

Едва Тиселе положила цветок на лабораторный стол, как Танар поспешил выставить её и Киксу из лаборатории. Ведьма нашла это решение правильным: в тесной комнате было неуютно уже втроём, а вчетвером там было попросту невозможно находиться. Кикса обиделась, запротестовала, но Ковек поддержал друга, и девушкам пришлось уйти.

За дверями Кикса испустила тоскливый вздох, так похожий на завывание, что Тиселе чуть было не ответила ей на языке леса.

— Буду рада занять вас, леди, — уныло сообщила девочка. — Вы… не знаю там… Отдохнуть хотите? С дороги?

Ведьма принюхалась. Хозяин дома ушёл, толмач и его друг всё своё внимание уделили «чуду», а стоящая перед ней девочка могла воспользоваться только малой частью своей природной силы. Облегчённо выдохнув, Тиселе слегка распустила своё волшебство, и почувствовала привычный тоскливый голод вместе с пьянящим ощущением могущества. Могущества ведьмы.

— Я… нет… — осторожно начала она. Теперь Тиселе намного лучше могла говорить на языке тесных стен, но не хотела пугать девочку внезапной переменой. — Дева… отдых… радость… нет… новое… разговор… прошу…

— Ничего не понимаю, — отозвалась девочка, в самом деле не заметившая никаких изменений. — Ты, что, не хочешь отдыхать? Или что? Предлагаешь поговорить?

— Да, — радостно закивала ведьма. — Поговорить! Понимаю… сложно… попробую… прошу…

Кикса снова вздохнула.

— О чём мне с тобой говорить? — тоскливо спросила она и тут же уточнила: — У вас там в степях правда все так одеваются?

— Так? — переспросила в замешательстве Тиселе. — Нет. Не так. Тука.

Девочка недоуменно моргнула и повела гостью в свою комнату.

— Тука — это ты о своей тряпочке? У вас действительно так жарко? Или ты не мёрзнешь?

— Тряпочке? Нет. Не тряпочка. Тука! Да. Летом — жарко. Зимой — не мёрзнем. Стойкость, смелость, отвага. Презираем холод, боль, голод, жажду, страдания.

— Полоумные, — заключила Кикса и с внезапным интересом спросила: — а у вас правда девушки наравне с мужчинами себя держат? Что, и за кого идти замуж сами выбирают?

— Правда… — подтвердила уязвлённая пренебрежительным тоном девочки ведьма. — Нет. Муж — нет. Выбирает отец. Друга

выбирают сами. Девушки выбирают. Отцу, матери — говорят.

— И, что же, они ни капельки не ругаются? — поинтересовалась девочка, открывая дверь своей комнаты. Несмотря на щедрую плату, поступающую от Огненного ордена, особой роскошью её комната не отличалась. Широкая и длинная каменная скамья заменяла кровать, лежащий на ней тюфяк был довольно тонкий, но подушка — мягкая, а одеяло тёплое и уютное даже на вид. Кроме скамьи в углу комнаты, в комнате стоял ещё плетёный ларь с пожитками девочки, грубо вырезанный каменный же стульчик. Да на полу лежала овчина.

Тиселе пожала плечами.

— Они не решают, кто будет другом, — уже совсем внятно объяснила она, переступая порог комнаты. Кикса закрыла дверь, прошла и села на стульчик, а ведьма опустилась на пол и уселась на овчине. Девочка завистливо подумала, что неизвестно ещё, кто из них удобней устроился, но располагаться на полу посчитала ниже достоинства цивилизованного человека.

— Здорово! — вздохнула Кикса. — А то, что Ковек говорил — вы правда ведёте себя наравне с мужчинами, пока вас не выдадут замуж?

— А вы? — спросила Тиселе, в упор посмотрев на девочку своими жёлтыми глазами. — У нас в степях я видела женщин в мужской одежде. Они говорили, что изучают нас.

— Это этнографы, — отмахнулась Кикса и снова вздохнула. Перемены с речью «варварки» она не заметила. — У них всё иначе. Ну, так как?

— Девушки — нет, — пояснила Тиселе. — Девушка выбирает друга, девушка может прийти в гости. Но — рядом мужчина, и девушка опускает взгляд. Нельзя спорить, нельзя кричать, нельзя возражать, нельзя сражаться.

— А если мужчины нет — что, и сражаться можно? — аж поддалась вперёд от азарта Кикса.