О чём речь, конечно, он хотел её и раньше. С той секунды, когда увидел её фотографию. Борисов тогда собрал сотрудников и объявил, что в группе ожидается пополнение. Но пополнение не простое — похоже, отдел внутренних расследований или какая-то другая организация засылают к ним информатора. Под видом специалиста по структурной лингвистике, которого Борисов давно хотел получить. За что боролся...
Так что поначалу она была чужая и опасная. Илья не разрешал себе об этом забывать, даже когда она начала делиться с ним своими познаниями. Шагнув вместе на следующую ступеньку, они вдруг обнаружили, что знают друг о друге многое из того, о чём умалчивали. Рубцова прекрасно знала, что она на подозрении — и это не было таким уж большим открытием для Ильи. А вот то, что она надеялась даже в условиях ментального контроля с его стороны выполнять свои обязательства перед Лесником — было неприятным сюрпризом. Была в её характере изрядная доля бесшабашной самонадеянности.
Благодаря случайности — теперь Большаков не был уверен, счастливой ли — всё переменилось. То ли Лесник решил, что его агент засвечен безнадежно, а значит, несмотря на все свои необычные способности, бесполезен. То ли по каким-то другим соображениям. Так или иначе, он её сдал, направив прямиком к Борисову с последним заданием — уговорить его уничтожить девастатор. (Девастатор, который был задуман группой молодых ученых как нейтринный лазер, оказался на практике мощнейшим космическим оружием. Взрыв получался в результате утечки части энергии и превращения материи в нейтринный поток, причем с увеличением расстояния до мишени утечка возрастала. Илья, привыкший мыслить масштабно, сразу понял, что девастатор — это оружие уничтожения планет. А когда понял, вновь задумался о судьбе Фаэтона.)
Майора не пришлось долго уговаривать, грасовцы сделали вылазку на какую-то засекреченную подземную базу в Санкт-Петербурге, девастатор был уничтожен. Судя по тому, что их за истекшие три месяца никто не убил, это сошло с рук. А Рубцова стала полноправной сотрудницей группы, боевым товарищем, без всяких оговорок. Лесник теперь был пройденным этапом её жизни— с того самого момента, как остался на скамейке в парке, а она уходила, не оборачиваясь, унося в сумочке дискеты, адресованные Борисову. Осенью Ирина так часто вспоминала эту сцену, что она отпечаталась и в голове Большакова.
Главный барьер рухнул. Рубцова уже не была врагом. Но она ещё долго не подпускала к себе Илью. Берегла от себя самой. И дело было не в неприязни или целомудрии — с её отношением к сексу такие понятия теряли смысл. И ведь он это прекрасно чувствовал, но, болван, на что-то надеялся. ещё одно сходство — опять зеркально отраженное! — самонадеянность. С её стороны в ответ на его подспудно излучаемое «хочу» звучало все время нечто вроде: «Обожжешься, дурачок!» А с его — что-то похожее на строку из репертуара «Браво»: «Дай мне хоть один шанс — и ты поймешь: я то, что надо!»
А потом вдруг ей пришла в голову мысль: дам мальчику поиграться, авось остынет. Мне ведь не жалко, а он мучается. Стоит ли принимать в расчет звучавшее обертонами: «Влюбится ещё больше — ну и пусть! я ведь этого достойна» — и уже совсем откуда-то из гипофиза: «Ну-ну, Илья Степанович, посмотрим, как у вас это получается?» Эта снисходительная подачка — как кость собаке, как милостыня нищему — его обидела и ещё на несколько дней отсрочила то, что произошло 2 декабря. Но они уже были обречены друг на друга, заряжены разноименно и должны были сойтись. Но Илья до самого последнего момента не был уверен в том, что это произойдет.
Роль детонатора, первой искорки, сыграла очередная шуточка Большакова: «I'll give you all my heart» — он переслал это со своего пульта на персональный компьютер Ирины, которая мучилась над расшифровкой очередного манускрипта здесь же, в «бункере». Конечно, эту перчатку можно было не поднимать, отнестись как к безобидному флирту, просто оценить каламбурчик. Но ведь речь идет об Ирине: Она тут же, без малейших колебаний, обещала Илье в ответ все свое she-art, даже не пытаясь сделать из этого двусмысленность.
Телепатический контакт — вещь неустойчивая, очень многое зависит от взаимной настроенности сознаний. Если до большаковской записки мысли каждого из них доносились до другого, как гомон голосов в соседней комнате, то теперь, обратив внимание друг на друга, они вдруг ясно увидели, что оба заняты вопросом: «где и когда?» И отчасти даже: «как туда побыстрее добраться?» Ирина колебалась недолго: встала и направилась в библиотеку. Точнее; направилась она к двери, но Илья-то сразу понял, куда и зачем она идет. Он встал с кресла, когда дверь за ней ещё не закрылась, но для соблюдения приличий (служба, черт бы её побрал) постоял, выжидая, за пультом. Выключил несколько ненужных в тот момент систем. Шагнул к выходу.