Граждане

Антек дорого дал бы, чтобы узнать точно, какие приняты решения. Что там говорили о поднятой зетемповцами кампании? Какого мнения были о деятельности ячеек и бюро ЗМП? В эти дни он и жаждал беседы с Ярошем и немного боялся ее. Однако директор не вызывал его. По временам Антеку казалось, что педагоги решили предоставить зетемповцам самостоятельность. Эта мысль будила в нем попеременно то гордость, то тревогу. Ярош в перерывах между уроками запирался в химической лаборатории. А на своих уроках — как всегда, дельных и сухих — он редко смотрел на учеников. «О чем он думает?» — гадал Антек, жадно следя за его широким лицом с выразительными чертами, словно высеченными грубым резцом.

В субботу Антек сообщил Сивицкому об единогласном постановлении всех классных ячеек: во вторник, в три часа, созвать открытое собрание ЗМП.

— Бюро ЗМП поддерживает это решение, — добавил он скороговоркой.

Он ожидал, что Сивицкий выскажет какие-нибудь возражения и посоветует отложить собрание. Но молодой учитель выслушал новость совершенно спокойно и, пытливо взглянув на Антека, потряс соломенно-желтым чубом.

— Ну что ж! Если вы находите это нужным, — только и сказал он и торопливо ушел.

Однако Антеку показалось, что учитель как-то очень уж многозначительно смотрел на него: в глазах у Сивицкого словно искорки зажглись. Но если и так, какое это имеет значение?

Ровно в три часа члены бюро ЗМП расселись за длинным столом на эстраде. Актовый зал (он же зал для гимнастики) представлял собой сплошное море голов. С подоконников свисали ряды беспокойных ног, десятка два мальчишек сидели на приставленных к стенам лесенках, а в проходах, прямо на полу, подложив под себя портфели и ранцы, примостились, как грибы, гарцеры[24]. Они все время перешептывались, указывая друг другу лучших зетемповских активистов, отличников учебы, виднейших спортсменов и общественников: Витека Лучинского, плечистого Шрама, Вейса, Аптека Кузьнара и других. Несколько учителей, пришедших на собрание, уселись в первом ряду, слева. Здесь были доктор Гелертович, румяная панна Браун, Анджей Сивицкий и два или три преподавателя младших классов. Мальчики улыбались Агнешке Небожанке, стоявшей у стены. Все заметили, что сегодня она надела зетемповскую рубашку, хотя и без красного галстука, но самую настоящую, оставшуюся у нее, наверное, со школьных лет. Лешек Збоинский толкнул в бок Свенцкого: — Смотри, толстяк! — и дружески помахал Агнешке обеими руками, поднятыми над головой.

Антек встал, чтобы открыть собрание и приветствовать гостей. Говор сразу утих. На фоне темно-красной стены, увешанной портретами и плакатами, Антек казался меньше, и голос у него немного дрожал.

— Товарищи! — начал он, когда затихли хлопки. — Мы собрались здесь все, зетемповцы и не-зетемповцы, для того, чтобы вместе, дружно выразить нашу непреклонную волю к борьбе с врагами народа и нашу верность Народной Польше…

Антек не помнил потом всего, что он говорил на собрании. Речь была подготовлена заранее, но, когда он поднялся, многие фразы вылетели у него из головы, словно унесенные горячим ветром. Он слышал свой голос в глубокой тишине, видел из-под опущенных ресниц высокие окна зала, а за ними — одетые лесами дома в серых струях дождя. Видел десятки устремленных на него глаз, и малыша Реськевича, который, сидя верхом на гимнастическом турнике в углу, смотрел на него, возвышаясь над чащей голов, и многих других мальчиков, которых он каждый день встречал в школьном коридоре, а сейчас как будто впервые разглядел по-настоящему: они были лучше, серьезнее, полны готовности прямо из этого зала идти хоть на край света. Да, он знал и с каждым словом верил все сильнее, что по первому знаку они с восторгом пошли бы все, тесно сплоченными рядами, защищать Корею от империалистов или умирать за свободу Вьетнама. Но он знал также, что такого сигнала давать не следует, и когда умолк, то с неожиданной горечью вспомнил, что в зале нет директора Яроша.

Кончив, он обвел взглядом зал, но перед ним была только беспорядочная мешанина лиц, открытые, кричащие рты. Мальчики кивали ему с подоконников, наклонялись с лесенок, он слышал шум и возгласы. Мелькнул кто-то, вскочивший на стул, и лицо Реськевича с вытаращенными от возбуждения глазами, везде вырастал лес хлопающих рук, поднятых высоко над головами, как принято у сторонников мира во всех странах.

С лихорадочно пылающими щеками Антек сел на свое место и, стараясь побороть волнение, уставился на красное сукно на столе. Теперь с трибуны раздавался звонкий голос Лешека Збоинского, читавшего длинный перечень зетемповских обязательств. Фамилии падали в тишине, но после каждой прокатывался гром рукоплесканий, и тогда Лешек неистово тряс рыжей головой и махал рукой, требуя, чтобы не мешали читать. Но, прочитав следующую фамилию и обязательство, сам же орал как сумасшедший: «Браво!»