Гражданин Бонапарт

«Мост не был взят. Значит, подвиг Бонапарта был бесполезен? - рассуждал об этом Д. С. Мережковский. - Нет, полезен в высшей степени: он поднял дух солдат на высоту небывалую; вождь перелил свою отвагу в них <...>, зажег их сердца о свое, как зажигают свечу о свечу»[610]. Действительно, теперь им уже ничто не могло противостоять. Они взяли Аркольский мост (на этот раз их вел вперед израненый Ланн), деморализовали противника ударом с тыла одновременно с ударом в лоб и на третий день битвы принудили Альвинци к беспорядочному отступлению.

По разным данным, за три дня при Арколе австрийцы потеряли не менее 7 тыс. человек, но и потери французов превысили 4 тыс.[611]

Еще ни одна победа в Итальянской кампании 1796 г. не доставалась Наполеону ценой стольких усилий и потерь. Она и по значению стала одной из главных, решающих, переломных. Дэвид Чандлер посчитал ее даже «высшей точкой кампании»[612]. Имя Наполеона зазвучало в Европе еще громче, слава его засияла еще ярче. Картина Антуана Гро (ученика великого Ж. Л. Давида) «Генерал Бонапарт на Аркольском мосту», написанная, можно сказать, по свежим следам в 1797-1798 гг., сразу обрела мировую известность.

Сам Наполеон (надо отдать ему должное) сохранял благодарную память о своих соратниках - героях Арколе. Когда ему, уже по возвращении в Париж, вручат на память об итальянском триумфе знамя, с которым он был под Арколе, он перешлет его Ланну с таким письмом: «Под Арколе был момент, когда неопределенность победы потребовала максимальной отваги от командиров. Покрытый кровью и тремя ужасными ранами, Вы тогда покинули перевязочный пункт, решив победить или умереть. Я постоянно видел Вас в первых рядах храбрецов. Именно Вы первым во главе колонны смертников переправились через Адидже. Вам и принадлежит честь быть хранителем этого славного знамени»[613]

.

Вдове своего адъютанта Мюирона Наполеон отправил трогательное письмо сразу после его гибели: «Мюирон убит возле меня на поле сражения под Арколе. Вы лишились нежно любимого супруга, а я - человека, к которому давно уже питал искреннюю дружбу. Отчизна теряет, однако, еще более, чем мы оба, со смертью офицера, отличавшегося столько же своим талантами, как и редким мужеством. Если я смогу быть чем-нибудь полезным Вам или его ребенку, прошу Вас всецело на меня рассчитывать»[614]. Позднее именем Мюирона Наполеон назовет корабль, на котором он возвратится во Францию из Египта. А в предсмертном завещании оставит его семье 100 тыс. франков[615]

.

После Аркольской битвы в ходе боевых действий на итальянском фронте вновь наступила пауза. Продолжались лишь рекогносцировки, мелкие стычки, да Вурмзер предпринял неудачную вылазку из Мантуи. Пока Наполеон с трудом вытребовал у Директории подкрепления в 7 тыс. человек, Венский двор оперативно снял с берегов Рейна и прислал Альвинци три свежие дивизии численностью до 20 тыс. человек. «Что бы только не совершил Наполеон, если бы его поддерживало такое правительство!» - восклицал по этому поводу Стендаль[616].

За время этой паузы обострилась странная, пугавших окружающих болезнь Наполеона. Его мучил жар, под глазами обозначились черные круги, а бледные щеки впали; весь он «так пожелтел, что аж страшно», - говорили о нем его солдаты. Впрочем, австрийцы и французы-роялисты, узнав о его болезни, радовались («он так желт, что на него приятно смотреть!») и пили «за его скорую смерть». Друзья Наполеона «полагали тогда, что он отравлен. Ему самому приходила в голову эта мысль; поскольку болезнь казалась неизлечимой, он продолжал (через “не могу”) выполнять свой долг, мало думая о своем здоровье»[617]

.

Лишь спустя долгое время, личный врач Наполеона с 1801 г., будущий академик Жан Никола Корвизар (1755-1821) распознал странную болезнь своего пациента и сумел излечить ее. Выяснилось, что еще под Тулоном в декабре 1793 г. Наполеон, после того как на одной из его батарей все канониры погибли, решил сам зарядить орудие и взялся за банник[618]. О том, что было дальше, читаем у Стендаля: «Случилось так, что до него этот банник держал в руках канонир-наводчик, болевший чесоткой. Вскоре тело Наполеона покрылось коростой. Необычайно чистоплотный по природе, он быстро избавился от нее. Но это и было плохо: следовало предоставить болезнь ее естественному течению. Болезненное начало, не вполне изгнанное, перекинулось на желудок. На ночлеге среди болота вблизи Мантуи он вдобавок схватил лихорадку <...>. После Арколе физические силы молодого полководца, казалось, стали угасать, но духовная мощь придавала ему энергию, с каждым днем вызывавшую все большее изумление»[619]. Именно так: вся Европа с изумлением будет судить о том, что он сотворит при Риволи.