Гражданин тьмы

Громякин кое-как закончил фразу о бедолагах, похороненных в целлофановых мешках, призвав их тоже вступать в его партию, и одновременно прочитал записку. Прочитав, пальцем ткнул себе за спину, что я расценила как приглашение. За кулисами ждала долго, но не скучала, потому что проникла в комнату, где был накрыт богатый стол, по всей видимости, для прощального фуршета. Пока вождь общался с нацией, за столом пировала челядь, причем пила и жрала на удивление нагло. Какие-то снулые мужчины средних лет, раскрашенные пожилые дамочки, несколько девиц-манекенщиц, которых Громяка повсюду таскал за собой, видимо, таким образом ненавязчиво демонстрируя свою мужскую удаль. Я взяла банан и скромно присела в сторонке у стены. Тут же ко мне присоседился один из свиты, со стаканом водки в руке. Дебилистый такой, лет сорока.

— Кто такая? — спросил с гонором. — Почему не знаю? По тону — из охраны. Охрана Громякина из всех охран, если брать знаменитых авторитетов, выделялась своей невменяемостью. Об этом я где-то читала. Или слышала по телеку, не помню.

— Меня лично пригласил Владимир Евсеевич, — гордо ответила я.

— Когда пригласил? Чего-то я не в курсе.

— Вы что, у него вроде няньки?

Замечание дебилу не понравилось, он грубо потребовал:

— Покажь документы, острячка.

Говорил громко, чего стесняться, все свои. Со стола оглядывались. Дамочка в макияже под нимфетку покачала язык: дескать, влипла, голубушка! Не споря, я отдала дебилу элегантное удостоверение «Купидона», где значилось, что я генеральный директор фирмы.

— Какой "Купидон"? — уточнил дебил, отхлебнув водку точно так же, как пьют апельсиновый сок — двумя-тремя маленькими глотками.

У меня аж в кишках скрипнуло. Я вот сколько пью водяру, а так к ней по-настоящему и не привыкла. Всегда стараюсь проглотить побыстрее и чем-нибудь заесть. У самой лучшей водки, к примеру у шведской, есть какой-то настырный рвотный привкус.

— Где стриптиз-бар, что ли?

— Сами вы стриптиз-бар, — обиделась я. — Международный экспорт. Лизинг и клиринг. Понятно?

— И чем торгуешь?

— Что же вы такие любопытные? — возмутилась я, но не забыла со значением облизнуть банан. — Какое вам, собственно, дело?

— Не горячись, девушка. Может, босс тебя и пригласил, но ежели что случись, с кого спросят? С Калистрата и спросят.

— Калистрат — это вы?

— А то сама не видишь?

— Что же может такого случиться, господин Калистрат? Съем я вашего Громяку?

— Всяко бывает. Купидоны вроде тебя попадаются шустрые. На личике не написано, что у тебя на уме. Так что придется пройти со мной.

— Куда еще?

— Неподалеку. Вон в ту дверцу.

Провожаемая сочувственными смешками, с недоеденным бананом в руке, я проследовала за Дебилом в смежную комнату, где он быстро и умело, произвел милицейский шмон. Обследовал сумочку, а также облапал всю меня сверху до низу. Я предупредила:

— Не сопи, Калистрат. Ничего не выйдет. Не про тебя ягодка.

Дебил не обиделся.

— Эх, барышня, одно баловство в голове. Хотя честно скажу, изюминка в тебе есть. Вона какие сиськи нарастила в ладонь не захватишь.

— Спасибо за комплимент.

— На здоровье. Учти и то, наш барин не жадный, иной раз и нам с его стола обламывается. Так что не зарекайся.

Едва вернулись в общий отсек, в зале вторично грянул гимн Советского Союза, и спустя минуту в комнату вбежал Громякин, со вздыбленными кудрями, распаленный, измазанный помадой. При его появлении свита в едином порыве вскочила на ноги и вытянулась по стойке «смирно». Вождь бухнулся в кресло, принял поданный услужливой рукой фужер вина и лихо, единым духом опрокинул.

— Фу-у, приморился маленько… Прошу садиться, господа. Вы же знаете, не люблю церемоний…

Вместо того чтобы последовать любезному приглашению, половину пировальщиков будто ветром сдуло: за столом осталось шесть-семь человек, включая Калистрата. К ним Громякин обратился с маленькой речью:

— Что ж, братцы-кролики, народец у нас все чудней становится. Иной раз диву даешься, до чего туп. Тупее тупого. Чего не дай, все проглотит и еще поблагодарит. Любое дерьмо. Главное, чтобы обертка нарядная. Реформу проглотил, Елкина терпел, трупом лежит у ног злодеев, а побренчи над ухом побасенкой, вскочит и заорет от радости. Не в укор говорю — с благоговением. С таким народом мы любую Европу разнесем вдребезги, только прикажи. Не везет россиянам с управителями, вот в чем беда. Ничего, мы это дело скоро поправим.

Под почтительный, негромкий гул домочадцев, жадно внимающих каждому слову, уперся в меня взглядом. Икнул, поманил пальцем.

Я приблизилась танцующим шагом, как на подиуме.

— Молчи, сам скажу, кто такая… Олькина подруга. Фирма «Купидон». Надька Марютина. Угадал?

С этим человеком могла быть только одна правильная линия поведения — глубокое и постоянное восхищение. Ничего сложного. Чеши за ухом, как пса, и он твой.

— Поразительно! — Я натурально зарделась. — У вас, Владимир Евсеевич, феноменальная память.

— Как тебе мое выступление?

— Забирает до печенок. Кончить можно невзначай.

— Смело отвечаешь, но в точку. Что про народ сказал, согласна?

Я присела на стул рядом с ним.