Гребень Матильды

– Народ, кстати, быстро к обыскам приспособился. Всяк на свой талант. Впрочем, все прятали примерно одинаково. Но и солдаты не отставали. Раз находили вещи в одной квартире в определенном месте, то в следующей искали там же. Многие прятали кольца в банках с гуталином, но скоро солдаты смекнули и стали из банок выуживать. Пальцами прямо.

– Тебе приходилось участвовать?

– Бог миловал. Я же сразу по уголовной части пошел. Этим чекисты занимались. Ну и Гохран. Чтобы за границу продавать, на хлеб менять. Знаешь, справедливо.

– Да, конечно. Хочешь сухарик?

В кабинет заглянул Рыклин.

– Вернулся? – обрадовалась Анна. – Удалось выяснить?

– Да чего там выяснять-то было! Обе они – и Люба, и та, что любовница – показали, что обходчик был знаком с хозяйкой имения. Как ее там… Кшесинской.

Он обиженно пробухтел:

– Надо было из-за такой ерунды гонять меня черт знает куда!

– Данила, не сердись. Я тебя пряником угощу за все твои страдания, – примиряющим тоном проговорила Анна.

Она собственноручно налила Рыклину чаю и села рядом.

– Ну, рассказывай.

– Чебнева! – В кабинет заглянул дежурный. – Тут Бездельный звонил. Сказал, что с Крюкова канала. Продиктовал для тебя телефонограмму.

Анна выхватила листочек и впилась глазами в кривые строчки.

Все так, как она предполагала. Поистине день удался!

Ночью ей приснилось, что она бредет куда-то внутри густого тумана – ни земли, ни неба не видать – и зовет Фефу. Та где-то рядом, но почему-то не откликается. Вокруг – сплошное вязкое молчание, только перед самым лицом мелькают мелкие мошки.

Это так надоело, что пришлось заставить себя проснуться.

К чему такие сны?

Она встала попить водички. Фефа заворочалась, ощутив ее отсутствие, но не проснулась.

В кухне было холодно, дребезжали рамы и тонко позванивали стекла. Должно быть, сильный ветер с залива. Значит, утром будет дождь.

Анна зачерпнула из ведра, которое Фефа ставила у печки. За несколько часов печка, которую топили помалу, успевала остыть и воду не согревала.

Сделав несколько глотков и закутавшись поплотнее в Фефин платок, Анна встала у окна. Оно выходило на юг, значит, как раз в сторону Одессы.

– Коленька, милый, как ты там? – прошептала она.

В стекле отражалась унылая физиономия с растрепанной косой через плечо. Теперь все женщины стригутся коротко. Носить длинные волосы не модно, да и негигиенично. Она тоже собиралась отрезать надоевшую косицу, но убоялась Фефиного гнева. На нынешних модниц с прилизанными головками та только плевалась.

– Срамницы! Профурсетки! Смотреть тошно! Так бы и дала по пустой башке! – ругалась она.

Получить по башке Анне не хотелось. Рука у Фефы тяжелая. Но было и еще кое-что. Ей казалось, что, вернувшись, Николай должен увидеть прежнюю Аню, ту, которую полюбил. Ради этого можно потерпеть.

Ему было бы приятно, если бы она бывала в доме Синицких чаще. Он всегда хотел, чтобы они с его матерью сблизились. Поддерживали друг друга. Анна понимала, но каждый раз заставляла себя пойти к Марье Николавне в гости. Ей казалось, во взгляде Синицкой сквозило что-то осуждающее. Словно это она была виновата во всем, что случилось с Николаем. Временами ей и самой так казалось, хотя он всегда принимал решения сам. Только сам. Что было бы с ним, если бы он не ушел в Добровольческую армию и остался здесь? Лег рядом с Гумилевым и другими несогласными? Или стал служить большевикам? Что из этого хуже: вступить в безнадежную войну или лицемерить, сотрудничая с теми, кого ненавидишь? Порой она думала, что могла бы защитить его, останься он с ней, но это было химерой. Случись что, она не смогла бы защитить даже саму себя. Все они для новой власти – бывшие, поэтому чужие и потенциально опасные.

Она нашла спасение – ловить грабителей и убийц. Свой выбор сделал и Николай Синицкий. Теперь остается ждать и верить, что у него есть шанс на спасение. В чем оно будет заключаться? В возможности покинуть страну? Это значит, что они больше не встретятся. Или в возвращении? Гумилев тоже думал, что неприкасаемый, и продолжал креститься на купола. Считал, власть оценит его честность. Наивный.

– Нет уж, – вслух произнесла она, глядя в темное небо за окном, – лучше уезжай. Я все равно буду ждать.

В стекло неожиданно брызнула струя дождя. Еще одна. И еще. Скоро ливень задал барабанную дробь, искажая и размывая ее отражение в темном зеркале.

Почему-то показалось, что этот стук веселый, бодрящий и вселяющий надежду. Анна прислушалась.

– Жди, жди, жди, – выстукивали капли.

– Буду, буду, буду, – ответила им она.

Морковный чай с Марьей Николавной

На этот раз заставлять себя навестить Синицкую не пришлось.

Ей просто не терпелось!

Марья Николавна снова долго не открывала, и Анна уже начала беспокоиться. Не заболела ли часом?

Наконец та отворила и прижала палец к губам.

– Проходите, только тихо.

Анна вдруг разозлилась. Новые жильцы совершенно затюкали бедную женщину.

– Марья Николавна, а я к вам с подарком! – громко сказала она, нарочно замешкавшись в прихожей.

Синицкая в ужасе округлила глаза.

– Чайник поставить? – продолжала Анна, ожидая развития событий.