Греческое сокровище

Венчание Александроса состоялось в семейной церкви Анастасии. Счастье молодых омрачало только одно облачко: Александроса могли в любую минуту призвать в армию — война с Турцией казалась неизбежной. Панайотиса уже призвали, но часть его стояла в Афинах, и он мог посещать занятия в университете. Шлиманы часто принимали гостей, полюбивших «Палаты Илиона» и их радушных, любезных хозяев. Девятого марта Генри дал обед в честь барона и баронессы Вальденбургских. Были приглашены многие дипломаты, и в том числе и немецкий посол в Греции Йозеф Мария фон Радовиц. Генри сказал тост в честь гостей из Германии. Говоря по-немецки, он повторил довольно часто мелькавшее в печати утверждение, что истинные потомки древних греков — германцы. Софья вспыхнула, поднялась и произнесла свой тост по-французски:

— Дамы и господа, позвольте мне поднять бокал за здоровье всех представителей великих держав, почтивших нас сегодня своим присутствием. Я далека от политики, но я решительно протестую против того, что сказал мой муж. Нет, не германцы потомки древних греков. Истинная наследница Эллады—современная Греция.

Когда последние гости ушли, Генри обнял Софью за плечи:

— Дорогая моя мадам посол, я не уверен, что твоя речь была образцом дипломатии, но должен признаться, ты права.

Через несколько дней Шлиманов пригласили в Олимпию присоединиться к группе Греческого археологического общества. Экспедиция Германского археологического института раскопала там великолепный храм Зевса, огромные скульптуры богов, мастерскую Фидия, агору, палестру, стадион, во всяком случае беговую дорожку с опорными стартовыми ямками для бегунов и финишными отметками. Раскопки продвинулись настолько, что был вычерчен план Олимпии. Генри весь кипел. Он ведь так хотел сам раскопать это святилище.

Афины еще не были связаны железной дорогой с Патрами и Олимпией. Ехать туда надо было на лошадях чуть больше суток с двумя ночевками на постоялых дворах. Поэтому они сели в Пирее на пароход и через три часа были в Каламаке. Затем по суше миновали Коринфский перешеек, сели в Коринфе на другой пароход и, обогнув северную оконечность Пелопоннеса с Патрами, приплыли в порт Катаколон. Там наняли экипаж и через три часа были в Олимпии, пробыв в пути те же двадцать четыре часа, но с одной ночевкой на борту судна.

Хозяева раскопок показали Шлиманам все замечательные сооружения Олимпии; когда осмотр кончился, к ним подошел молодой человек и представился, назвав себя Вильгельмом Дёрпфельдом. Он рассказал, что шесть лет работал на раскопках в Олимпии как архитектор. Дерпфельд был высок, гладко выбрит, не считая полоски небольших усиков, не красавец, но с приятным лицом и несколько сдержанными, но располагающими к себе манерами. Он читал все публикации Генри и хорошо понимал, с какими трудностями тому пришлось встретиться при раскопках Трои, там же не земля, а просто mille folie—торт «Наполеон».

Он спросил, почему Шлиман ни разу не зашел в Германский археологический институт в Афинах. Молодые археологи этого института, заверил он, от души восхищаются упорством Шлимана и его разносторонними талантами, что бы там ни говорили почтенные старцы. Они не дадут его в обиду! До Шлимана археология была в полной безвестности, она считалась неинтересной наукой, имеющей дело с мертвыми камнями. — он вдохнул в нее жизнь, превратил в увлекательнейшую из наук.

— Вы—отец современной археологии, так мы все считаем, — заключил он.

Софья внимательно вглядывалась в лицо молодого человека: не льстит ли он Генри, а если льстит, то с какой целью? Нет, в нем не видно и тени лицемерия. Он искренне восхищен Генри. Это восхищение ученика перед учителем, который, неустанно трудясь, прокладывает новые пути в науке.

Предки Дёрпфельда были крестьянами, корни его семьи уходили в. тем.1 щ.т. m век. Отец, известный деятель просвещения, в молодости преподавал в школе. Один из его предков был кузнец. У Дёрпфельда были широкие плечи, могучая грудь и ноги его прапрадеда-кузнеца. Окончив в Технологическом институте архитектурное отделение, он стал работать у своего учителя профессора Фридриха Адлера, который разрабатывал в то время предварительный план раскопок Олимпии. Возглавить раскопки должен был Эрнст Курциус, тот, что осмеял золотые микенские маски, сочтя их чересчур тонкими. Ему понравился толковый молодой человек, и он пригласил его в Олимпию в качестве помощника главного архитектора раскопок.

— Этот день решил мою судьбу, — сказал он Шлиманам. — С тех пор я не хочу больше проектировать новые здания. Хочу раскалывать древние города, крепости, храмы. Архитектура мне помогает. Когда археолог находит древние развалины, пусть только пол или кусок стены высотой один-два фута, он должен тщательно все обмерить и сделать квалифицированный чертеж, чтобы восстановить по этим наметкам всю их былую красоту.

Софья поймала взгляд Генри и поняла, что их осенила одна и та же мысль. «Вы и не подозреваете, молодой человек, — подумала она, — что в эту самую минуту вы произведены в первые помощники доктора Шлимана на новых раскопках Трои».